мой милый граф... Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа...»
Мать помнит: «В Петербурге эти шалости с квартальным, там что-то шутили, ведь они вместе
делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес!» Она права — так оно и было.
Она права, когда говорит: «Таких, как он, храбрецов и сынов отечества немного...» Она, как и всякая
мать, отлично видит все хорошее в своем сыне и не видит, не хочет и не может видеть его холодной же-
стокости. Может быть, потому Долохов и называет мать ангелом, и преданно любит ее, что она одна хо-
чет видеть в нем «высокую, небесную душу»? Но где же он настоящий — с матерью или со всеми
остальными?
Еще раз в его наглых светлых глазах мелькнет человеческое — на детском бале у Иогеля, когда
эти глаза будут с нежностью следить за танцующей Соней. Он сам расскажет Николаю Ростову, что
мало кого любит, не верит людям, презирает женщин и дорожит жизнью только потому, что еще надеет-
ся «встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило» его.
Он правильно выбрал: Соня — именно та чистая и верная душа, которую он ищет. Но нет ему
счастья: она любит другого.
Решив отомстить Николаю, Долохов задумал выиграть у него сорок три тысячи. «Число это было
им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони».
Нам трудно себе представить, что этот жестокий, холодный человек способен на такую чувстви-
тельность — складывать свои годы и Сонины. Но он способен. И как ни неприятен нам Долохов в сцене
своего выигрыша, мы все-таки с недоумением жалеем его.
И в третий раз Долохов удивит нас перед Бородинской битвой, когда, встретясь с Пьером, он
неожиданно для нас с серьезным достоинством попросит у него прощенья.
Только трижды мы увидим Долохова не похожим на себя самого.
Но этого довольно, чтобы понять: этот одинокий, злой человек мог бы быть другим. У него есть
идеал: прекрасные, преданные женщины — такие, как мать, Соня; сильные, бестрепетные мужчины, за-
бывающие перед лицом общей опасности свою мелкую вражду — как сам он перед Бородинской бит-
вой. Он хочет, чтобы жизнь была прекрасна, но она не соответствует его идеалу, она жестока и неспра-
ведлива.
И потому Долохов тоже жесток и несправедлив. Можем ли мы оправдать его? Бесспорно, нет. Он
ищет себя, этот сильный, и страстный, и деятельный человек — но ведь Пьер и князь Андрей тоже
ищут себя и находят свой путь не в злости и цинизме, а, наоборот, в служении добру и справедливости.
Жестокость не может быть оправдана ничем — и те редкие минуты, когда в Долохове просы -