— Ну что, встаем или ищем место получше?
— Здесь, здесь! Всё! — запричитала Ольшанская. И не только она. Я был им благодарен. Потому что умер, а не сказал бы — всё. Но если бы не всё — похоже, да, умер бы, реально.
Главное, снимешь рюкзак — а все равно ощущение, что он есть. Висит на плечах. Никак не проходит. Я даже не сообразил, что Алик спросил меня — ты со мной? В палатке. Я только кивнул, и все. Неужели дошли? Хотелось просто залечь в траву. Просто залечь. Просто...
Нужно ставить палатку. Сейчас, поставим — и все... Я натягивал тент и только сейчас сообразил — меня Алик к себе позвал, у него же своя палатка, сам ведь предложил — здорово как. Ух ты, как ровно у нас получилось. Ничего не было, а тут раз — дом готов. Сейчас, разложим там коврики, и...
— Эй, камрады! У кого еще силы есть подежурить?
Это Пал Палыч. Как не было ему этих тридцати километров, будто каждый день ходит. И его Сашка м рядом — уже хозяйничает.
Вообще, у них отношения как-то на равных. Я в школе этого не замечал, там всё четко — он учитель, она ученица. Не все и знали, что она его дочка, мало ли Климовых на свете? А тут — он подходил к ней с картой, спрашивал — как считаешь, пройдем здесь? Нет, отвечала Сашка, тут все затопило, точняк. Лучше вот этой дорогой, она повыше. И мы пошли так, как она сказала. И палатку она сама поставила им на двоих — быстро, ловко. А Пал Палыч уже устраивал костер.
— Ну, кто послужит обществу?
Кто-кто? В общем, я пошел за водой. Потому что странно смотреть, как все отвалились, а Санька с Пал Палычем вдвоем всё делают. А потом и остальные подключились, и Алик с Кириллом притащили какие-то коряги и рубили их по очереди. Мне очень хотелось попробовать, но я никогда раньше не держал в руках топора и побоялся. Что все увидят, как я совсем не умею. Вот Кирилл умеет, надо же, как ловко.
— Алик, вон ту чурку подкинь мне!
Алик дернулся, сильно, прямо изменился в лице.
А потом засмеялся — а, вот это...
А я стоял и мешал кашу в черном кане.
— Антошка-поварешка, — сказала мне Ольшанская.
И меня это нисколько не задело. Я даже удивился. Раньше, если Ольшанская говорила какую-то глупость, я всегда переживал. Даже если не про меня.
Вот она Алика как раз чуркой назвала когда-то. И я все думал — как она так?! Почему вот такая красивая и такая дура?! Даже больше, чем Алик, переживал. Алик ведь знает, что его все любят, такой легкий потому что человек. В общем, почему-то оказалось, что мне совершенно на нее наплевать. Как же это хорошо! Наконец-то.
А потом Алик спросил Кирилла: