В цехе, как всегда утром, навалилось забот, да еще оказалось, что в девять его вызывали к директору, и пришлось лететь в административный корпус, в директорский кабинет и объяснять враньем свое опоздание. Вызывали же по мелкому, но неприятному поводу — надо выделить десять человек на две недели в подшефный колхоз, и не простых человек, подсобников или учеников, а специалистов, станочников. А почти все станочники в цехе — семейные мужики, и охоты на полмесяца отъезжать из дома, бросать семью никто не имеет, а главное — рушится ритм работы, сразу же начнет лихорадить поток. План, возможные перебои, срыв графика теперь вовсе не волновали Децкого; чем хуже — тем лучше, думал он; но выполнять приказ следовало быстро, надо было разбираться с мастерами, участвовать, думать, уговаривать людей, что-то им обещать — и на полтора часа он с головой ушел в цеховую жизнь.
В начале двенадцатого директор вызвал его вновь, и что было странно сам, и попросил, чтобы спешно в эту самую минуту. Он вошел в кабинет и по лицам директора и председателя месткома понял, что случилась какая-то серьезная неприятность. «Господи, — подумал Децкий, устрашаясь, — неужто милиция дорылась, и вот — отстраняют?» Но то, что он услыхал, поразило страшнее.
— Звонили из ГАИ, — сказал директор. — В автомобильной катастрофе погиб Павел Пташук.
Децкий не поверил:
— Не может быть!
Ему объяснили: Павла нашли в шесть утра за городом, на Веселовской дороге. Дома никого не оказалось; милиция установила место работы и вот, четверть часа назад, сообщила. Причину и подробности катастрофы по телефону не сказали.
Оцепеневшего Децкого вернули к делам и назначили возглавлять комиссию по похоронам. Тут быстро составили план, вызвали других работников, распределили обязанности. Как председателю комиссии и самому близкому другу покойного Децкому выпадало везти страшную весть жене Павла. Она и Димка находились на даче. Децкий немедленно и выехал. Но по дороге он завернул в областное ГАИ, где расспросил подробности этой неожиданной и невероятной смерти.
Катастрофа, рассказали ему, случилась на седьмом километре Веселовского шоссе на десятипроцентном уклоне. Водитель, то есть Павел, был пьян, скорее всего, уснул за рулем и на всей скорости вылетел в овраг. Машина не менее трех раз перевернулась, сейчас она — вторичное сырье. Водитель погиб сразу. Произошла эта авария около часа ночи.
Децкий слушал, верил, но все эти сведения сознание его не принимало. Почему на Веселовском шоссе? Какое дело понесло Павла за город? Ночью? Пьяного? Или трезвого? Вообще, все это не вязалось с привычками Павла: он не любил ездить и уж никак не полез бы за руль пьяным. Децкому отчетливо припомнился стремительный, аккуратный, легкий выезд «Москвича» на улицу; нет, думал он, руки пьяного человека не могли так точно вести машину; крепкие трезвые руки лежали на руле, и послушны ногам были педали. Или случайность, думал Децкий, трагическая случайность, каких немало знает дорога. Но все это были доводы ума, а в душе, в укромном ее уголочке, шевелилось другое чувство, почти что радостное, — чувство внезапного освобождения и успокоенности: самое слабое звено вывалилось из цепи, самый опасный свидетель или главный преступник, если похищение совершил он, стал следствию недоступен. Отметив эту пользу смерти, Децкий, осыпая себя упреками в гнусном цинизме, такие чувства сознательно притушил.