Наконец стоянка на берегу реки Катунь недалеко от села. Можно помыться, постираться, сходить в магазин – купить для души чего-нибудь вкусненького. Многие местные жители курили очень интересные трубки, как оказалось типичные алтайские трубки, изготовленные из лиственницы окантованной латунью. Поскольку наш интернатский друг Гера Пугачев курил трубку, решил сделать ему подарок. Но, оказалось, что трубки эти нигде не продаются: их в этой местности делает один единственный старик-алтаец и только дарит друзьям и понравившимся ему людям. Узнаю, что его стойбище находится где-то в 6-7 км. от села. Договорившись с инструкторшей, взял пачку чая со слоном, пару пачек московских сигарет и компас и по описанным мне ориентирам достаточно быстро нашел нужное стойбище. Но!!! Никто мне не сказал, что старик не говорит по-русски. На прикрепленной к стене юрте иллюстрации с видом на Кремль стараюсь объяснить, что я из Москвы. По ошалевшему виду старика и его старухи вижу: поняли. Засуетились. Женщина принесла 3-литровую бутыль местного самогона из козьего молока, почти белую жидкость крепостью около 20 градусов, разожгла костер и поставила чай, достала какой-то чан с чем-то белым, похожим на творог. Набирая массу из чана отжимала её у себя на колене. Очень неаппетитно выглядело это отмытое колено на фоне в целом грязной ноги, но не подаю вида: надо им понравиться! Полученные лепешки-сырники женщина снаружи приклеивала к стоявшему на огне чугунку. Отклеились – на стол. Закуска готова. Мы со стариком в это время ведем дипломатический разговор: ни одного слова, одни жесты.
Он наливает самогон – выпиваем.
Я предлагаю московские сигареты – закуриваем.
Выпиваем – закусываем.
Он раскуривает трубку – курим по очереди.
Выпиваем – закусываем.
Я достаю Ирину фотографию и объясняю жестами, что жена. Вижу понравилась. По команде старика женщина лезет в сундук и показывает фотографию. Понимаю, что дети и внуки. Показываю большой палец – пронял.
Выпиваем – закусываем.
Дошли до чая. Оказалось меня потчуют алтайским чаем: очень крепкий черный чай (со слоном), заправленный козьим молоком и топленным медвежьим жиром, притом кусочки жира также присутствуют в чае и с трудом проходят в горло – но не подаю вида: надо им понравиться.
Выпиваем – закусываем.
Дед пытается понять, что я делаю здесь один вдали от жилья. В очередной раз, покуривая по кругу трубку, пытаюсь ему объяснить, что хотел бы такую. Дед не понимает. Выпиваем – закусываем. А дело идет к вечеру, мы сидим и разговариваем уже больше трех часов. Огнетушитель пустеет. Вдруг полог юрты поднимается и, ошалело оглядывая меня, входит мужчина лет 30-35. Оказалось хозяин соседнего стойбища, отслуживший армию и прилично говоривший по-русски. С его помощью быстро разбираемся, но оказалось, что у старика нет ни одной готовой трубки и, даже латунных заготовок и полуфабрикатов (гильз), чтобы можно было что-то изготовить. С сожалением развожу руками и за гостеприимство дарю старику сигареты и его жене – чай со слоном. Встаю попрощаться. Дед доливает самогон, лезет под свой матрац и протягивает мне сверток. Разворачиваю…! Потрясающая вещь: нож с рукояткой из рога марала, заправленный в обтянутые чьей-то шкуркой ножны, охваченные в несколько рядов латунными поясами, покрытыми мелкой чеканкой. К концу ножен прикреплена, как оказалось позже, кисточка от уха рыси! Я отказываюсь, дед настаивает. Выпиваем – закусываем. После каких-то слов старика его сосед сообщает, что он отвезет меня до села на своей лошади. На улице уже темно. Тепло прощаемся с хозяевами. Едем вдвоем верхом по темному лесу. У меня уже отбито, всё, что возможно. Вдруг мужчина останавливается – Отдай нож. Я его прошу у старика уже несколько лет, вожу ему продукты, а он его отдал какому-то заезжему бродяге. Не хочешь – выбирайся из леса сам. Пришлось, со слезами на глазах, расстаться с подарком. А село оказалось в 200 метрах. Дальнейший маршрут прошел без эксцессов.