Его пристегнули к столу и накрыли серой простыней. Священник дал ему причастие для болящих. Оно должно было принести утешение и прощение перед последней чертой. Только когда он проглотил облатку, занавеску отдернули, и он увидел лица свидетелей. Была установлена камера, чтобы родственники, не присутствующие здесь, могли следить за казнью на телеэкране. Маквей поднял голову, взглянул в объектив. Он видел изогнутое стекло, немигающий глаз. Родственникам в зале почудилось, что Маквей смотрит им в души.
Билл не пришел. Не мог заставить себя смотреть, как умирает сын – тощий мальчишка, смеявшийся так звонко. Застенчивый паренек, не умевший заговорить с девушкой. В последние месяцы при встречах Маквей отказывался его обнимать. Для него он был уже мертв.
В камере казней Маквея спросили, хочет ли он сказать последнее слово. Он хотел сесть, но ремни держали крепко. Он процитировал английского поэта Вильяма Эрнста Хенли, сказал: «Я хозяин своей судьбы. Я капитан своей души».
Палач за стеной подошел к механизму. Он нажал кнопку и повернул ключ. Система вливала три вещества: первым пентонал, вызывающий сон, затем панкурония бромид, парализующий дыхание, и последним – хлористый калий, останавливающий сердце.
Если ввести их неправильно или в неточных дозах, заключенный еще не спит, когда в его вены вливается панкурония бромид. Он парализован, но ощущает мучительное жжение. Случилось ли так с Маквеем? Ощутил ли он боль, которую пережили его жертвы, когда взрыв пламени пожирал их заживо? Или он ушел с миром, утонув в похмельном сне? Мы никогда этого не узнаем. Знаем лишь, что, когда около семи часов десяти минут препараты начали вливаться в вену на его правом бедре, кожа Маквея стала бледнеть. Через несколько минут, по словам свидетелей, они видели несколько судорожных движений.
В 7:14 по местному времени он был объявлен мертвым.
Съездить в Ройс-холл предложил Мюррей. Я боялся этого места и его власти. Оно было отягощено прошлым, связями, с которыми я не мог разобраться. Мы отъехали от дома Карлоса Пеки. В машине сохранилось неприятное ощущение грязи и страх запачкаться, будто сумасшествие похоже на грипп, который можно подхватить от чихнувшего. Я размышлял над его словами. Приятие. Не в нем ли ключ? Значит, мне не быть счастливым, пока я не приму, что мой сын убил человека? Однако, о моем ли счастье речь, пока мой сын в тюремной камере? Когда его ждет суд, ему грозит смертный приговор? Я, его отец, с радостью променял бы свое счастье на его жизнь.
Мы проехали по бульвару Сансет через западный Голливуд, пересекли бульвар Ла-Синега и въехали в Беверли-Хиллз.