– Вот ведь тварь тупая! И сама сдохла, и мне обед испортила!
Сидевший рядом с этим же столиком напротив господина министра здоровенный самец с туповато вытаращенными глазами участливо закивал лысой головой, заинтересованно заглядывая при этом одним глазом в миску господина министра, а другим на кусок материи, густо исписанный мелкими корявыми буквами, лежащий перед ним на столе.
– Значит, говоришь, из восемнадцатого курятника… сирота… служил в десанте… принимал участие где? Ага, в высадке на Желтковые острова… Так вас же там вроде всех перебили? Нет? Вот незадача… чемпион по шпорному бою Западного округа… угу… Неплохо, неплохо, а орать громко умеешь?… Нет! Сейчас не надо! Верю, что умеешь… здоровый ты какой. Сейчас устроим тебе приемные испытания… – Господин министр негромко хлопнул в ладоши, и из-за неплотно прикрытого циновкой дверного проема показались четверо невысоких, но очень широких в районе ниже талии пернатых ребят…
Пантелеймон внедрялся в личную охрану Трабла уже не первый раз, причем не первый же раз успешно. В некоторых вариантах удавалось даже продвинуться до должности господина министра. Но ненадолго. Первый раз его повесили за то, что он отказался есть жареные мозги очередного повешенного предателя из царствующей семьи. На следующий заход Пантелеймон вместе с Хватом придумали железную отмазку. Отказ поедать мозги предателя он мотивировал тем, что боится отравиться тем самым предательством, которое продолжает скрываться в жареной плоти казненного врага. Трабл оценил мотивацию и даже выписал преданному охраннику медаль. Уже после первого повешения Пантелеймон, облаченный на время «командировки» в такое же мешковато-перистое тело, каким обладали все соплеменники Энкарнадо, был крайне осторожен как в поступках, так и в высказываниях. Но и это помогало не всегда. С третьего раза удалось продвинуться до ночного сторожа личного горшка Светлейшего Трабла. При этом Пантелеймон навострился строить такие благостные рожи своему повелителю, что его заподозрили в ненормативной сексуальной ориентации и… опять повесили. После четвертого повешения Пантелеймон задал Хоаххину резонный вопрос: «На кой хрен все это надо?» Может, сразу воплотиться в самого Трабла Венценосного и не париться больше ни с какими внедрениями. Хоаххин ответил мутной и ни к чему не обязывающей фразой: «Тяжело в учении, легко в бою», и опять отправил своего друга внедряться в виртуальное пространство Траблова придворья.
Лишь после шестого раза, когда команда «аналитиков» во главе с Идущим окончательно разобралась в хитросплетениях придворной политики Мудрейшего и вывела Пантелеймона на уровень советника по экономическому развитию державы, он лицом к лицу столкнулся с представителем неизвестной тогда еще на Несте цивилизации, предложившей Траблу заманчивую сделку с перспективой неограниченных поставок титана, и стало понятно, чего именно добивается Хоаххин.