Он подумал, что от обжигающего жара внутри «Дубового шлема» на белой коже его матери появились громадные волдыри, а золотые волосы с седыми прядями ярко вспыхнули, точно шлем героя, только что вышедший из кузни, и исчезли. Все собравшиеся знали, что очень скоро их окутает запах горящей плоти, но никто не прикроет лицо рукой и никто не станет морщиться. Потому что с этого дня и до их собственной смерти они стали единым целым и впитают каждую, наполненную горечью каплю из уважения к тем, кто стал жертвой захватчиков.
Когда все было кончено и остались только главная крыша и дубовые колонны, которые облизывало пламя, но которые продолжали стоять, те, кто собирался уйти с Сигурдом, взяли все, что могло им пригодиться, попрощались с родными, если они у них были, и приготовились покинуть Скуденесхавн. Улаф сказал тем, кто оставался в деревне, не устраивать выступлений против нового ярла и, более того, постараться встретить его с распростертыми объятиями.
– Сделайте все, что в ваших силах, чтобы облегчить себе жизнь, – добавил он. – Ярл Харальд и наши близкие умерли, и вы больше никогда не увидите в этой жизни их лиц. – В его глазах больше не стояли слезы. – Принесите Рандверу клятву верности, если он вас попросит, потому что вы больше ничего не можете сделать. Скажите ему, что дом ярла Харальда загорелся от крыши, которую подожгли его люди, – предупредил он, – потому что он разозлится, когда увидит, что его больше нет.
Улаф оставил своего старшего сына Харека присматривать за матерью и маленьким Эриком, поцеловал их по очереди и пообещал вернуться, как только появится возможность. Он не стал растягивать прощание, потому что это было не в его правилах. Но еще Сигурд понимал, что Улафу не по себе из-за того, что ему, сыну ярла, не с кем прощаться, что у него никого не осталось, кроме Руны, которая стала пленницей в Хиндере, и Улаф хотел защитить его от боли и необходимости смотреть на то, как других обнимают любящие руки.
На следующее утро семь человек покинули Скуденесхавн, оставив за спиной столбы дыма, по-прежнему лениво поднимавшегося над погребальным костром, в который превратился «Дубовый шлем» ярла Харальда. Дубовый шлем… Имя дали в шутку, но в его гибели не было ни капли веселья, и теперь его угли смешались с прахом погибших жителей Скуденесхавна. В самом конце «Дубовый шлем» не смог никого спасти. Возможно, боги находили это забавным.
«Не спускай с меня глаз, Всеотец», – подумал Сигурд, когда садился в лодку, и, повернувшись к морю, проследил взглядом за чайкой, которая пронзительно кричала, будто спрашивала, собираются ли они на рыбалку.