После исчезновения Томаса Дик попытался написать книгу, рассказывающую о том, что он пережил. Ему казалось, что он нашел нужный ракурс, когда ему предложили поучаствовать в издании собрания романов, приписанных вымышленным авторам, вроде Себастьяна Найта у Набокова или Килгора Трута у Курта Воннегута-младшего. Дик вновь взял в руки перо, решив выступить под именем Хоторна Абендсена, автора знаменитого романа «Саранча».
Отныне каждый раз, когда Дик перечитывал одну из своих книг, он оценивал ее с точки зрения собственного дара предвидения. В 1960 году он придумал, что украшение может открыть доступ в реальность и что роман, описывающий явно вымышленный мир, таинственным и неоспоримым образом открывает спрятанную от всех истину. Когда «Ицзин» заверила Дика в том, что он, придумав это, сказал правду, он повторил все за Оракулом, не понимая смысла этих слов. Четырнадцать лет спустя он понял: Хоторн Абендсен — это он сам. И не удивительно, что теперь Хоторн Абендсен должен логически замкнуть круг: сказать «да, это все правда» и убедить в этом целый мир.
Мысль о том, что следует написать продолжение «Человека в высоком замке», лежала на поверхности. И, так как речь шла о самой знаменитой его книге, единственной, за которую фантаст получил премию, он вполне мог выиграть. Абендсен поначалу вроде бы исчерпал все свои возможности. Брошенный женой и детьми, бедный, больной, ограбленный, преследуемый скрытым тоталитарным режимом, о существовании которого он не переставал заявлять, не встречая ни малейшей поддержки («глас вопиющего в пустыне», как говорит в Евангелии Иоанн Креститель). Но затем он даже перестал кричать. Он ушел в подполье. И именно тогда…
Что?
Тогда-то все и усложнилось, и с романом случилась заминка. Потому что Дик очень быстро понял, что существует принципиальная разница между «Человеком в высоком замке» и его триумфальным продолжением, которого так долго ждали. В первом случае он сочинял (или верил, что сочиняет) историю. Он был (или верил, что был) свободным. Теперь же следовало рассказать правду и не ошибиться.
Поэтому Дик начал делать пометки, чтобы обнаружить истину. И, однажды начав, он уже не успокоился до самой смерти. Он забросил роман и ненавистную печатную машинку, и проводил ночи напролет, без конца обращаясь к «Британской энциклопедии» и слушая Джона Дауленда и Оливию Ньютон-Джон, включив громкость на полную мощность и надев наушники. Дик вдохновенно создавал то, ради чего его сотворил Господь, — гипотезы.
Это занятие поглотило оставшиеся восемь лет его жизни. Некоторые из своих записей Дик уничтожил, но осталось порядка восьми тысяч страниц. Никто не читал их все целиком, даже он сам. Даже Лоуренс Сатин, скрупулезный биограф Дика, который, по его собственному признанию, использовал социологические методы, для того чтобы составить подборку наиболее показательных отрывков. Эти фрагменты дают понятие о рассматриваемых темах, но, само собой разумеется, дробят то, что часто представлялось единым целым. Потоки сознания по пятьдесят-шестьдесят страниц, плоды ночных размышлений, прервать которые могла лишь нечеловеческая усталость.