Исход сражения оставался неясным вплоть до утра 25 января, когда принявший на себя командование остатками сводной боевой группы испанский полковник счел дальнейшее сопротивление и невозможным, и излишним. Большинство остающихся в его распоряжении офицеров и солдат были ранены и/или обморожены, техника потеряна почти полностью, а немногочисленные уцелевшие к этому часу боевые машины остались совершенно без топлива. Окончательно подошли к концу боеприпасы и медикаменты. Наконец, просто любая попытка развести костер для обогрева вызывала на себя артиллерийский огонь. Переданное парламентером требование полковника «проявить хотя бы минимальную гуманность» и дать его людям согреться, было встречено русским генералом возмутительным наглым смехом. Тот передал испанцу свои ответные требования, но они не сопровождались никакими действиями по прекращению огня и тому подобным. Противопоставить этому было уже нечего, а финны так и продолжали молчать. Хотя число полученных ими дипломатических посланий превысило десяток, а их тон последовательно становился все более угрожающим, Саули Нийнисте решил не рисковать. Возможная кара русских за нарушение подписанных им неполный месяц назад договоренностей являлась угрозой прямой и явной. Реальной и непосредственной. Неизбежной. Очевидно, она показалась президенту Финляндии более страшной, чем также неизбежное, но все же лежащее в будущем наказание со стороны США, Испании и Хорватии. Президент Нийнисте хорошо помнил родную историю: в 1944 году Финляндия отделалась очень и очень легко именно потому, что и Сталину, и Гитлеру было чем заняться. С их страной могучий сосед мог обойтись тогда много и много хуже. Могло быть совсем плохо. Поэтому ни во время Арденнского наступления, ни во время Балатонского – да, действительно готовых опрокинуть Западный и Восточный фронты и продлить существование нацистской Германии еще на год, – Карл Маннергейм и Юхо Кусти Паасикиви даже не подумали чем-то помочь бывшему союзнику. А сидели очень тихо и очень мирно. Потому что были реалистами. Без бронетехники, авиации и флота. Под боком у окончательно тогда озверевшего и развернувшегося в Европе во всю мощь русского медведя.
Оставленные в Петербурге и его близких и отдаленных пригородах батальоны и роты «миротворцев» начали сдаваться в плен еще 22-го. Еще когда у национальных гвардейцев 42-й и 29-й дивизий все шло еще довольно неплохо. К 24 января «Зона урегулирования "С" была ликвидирована почти полностью. Собственно, как раз за исключением нескольких десятков квадратных километров, еще удерживаемых остановленными так недалеко до их цели частями, прорывающими окружение. К середине 25-го все закончилось полностью. К финской границе вышли почти 130 человек в составе нескольких мелких групп и поодиночке сумевшие избежать обнаружения и уничтожения с воздуха. Со средствами воздушной разведки, в частях второй линии у русских до сих пор было весьма паршиво, а очередной снегопад начался в самое нужное время, не дав сделать разгром полным, абсолютным. Пеший марш спасшихся «миротворцев», прорыв изможденных людей по льду и по снежной целине сам по себе мог бы стать сюжетом для приключенческих романов и кинофильмов. Останься их сторона победительницей, наверняка они были бы и написаны, и сняты. Так – нет. После формальной сдачи финским пограничникам вырвавшиеся из России американцы и хорваты были интернированы: для них война завершилась.