Да, брови уехали дальше, чем когда-либо, но раз сам просил, то слушай.
Тюхтяев не перебивал, делал пометки на очередном листе, и лишь изредка задавал наводящие вопросы.
— …Вернувшись, я поняла, что прошло несколько больше времени. Ну и обратная калитка больше не действует. А остальное Вы знаете.
— Да. — поднял глаза от записей. — А вернулись-то зачем?
То есть все остальное тебе в порядке вещей, а повод для возвращения вдруг заинтересовал. Никогда мне не понять этого человека.
— Затосковала там. — так ведь оно и было. Места себе не находила. — У меня здесь жизнь, я уже проросла в это время.
Странное движение губами. Наверное, теперь это усмешка такая будет.
— И родственницы Ваши…
— Папа Сережа, то есть отец Люси, погиб, с Люсей случилось несчастье, и мама приняла решение переехать сюда. — Нормально, что уж говорить, у нас вся семейка шастает через столетие туда и обратно на твою голову. И слава Богу, что это произошло именно сейчас.
— А господин Хакасидис… тоже? — он уже боится, что тут перевалочный пункт путешественников во времени. Но смысла скрывать что-то уже нет.
— Тоже. Только он вообще не виноват, с ним получился несчастный случай и он это время не выбирал. — бедняга, на нашем фоне он выглядит жертвой обстоятельств.
— Вы с ним давно знакомы? — пометочек становится все больше и больше.
Да что ты о Хакасе-то?
— Там я о нем слышала только — он известный командир в ополчении одной из сопредельных наших стран. Был. А здесь за ним пришлось в Грецию ехать.
— Да, насчет Греции. — он протянул руку и я судорожно вцепилась в нее. — Пообещайте больше не совершать таких самоубийственных поступков.
— Знаете, Вы — единственный, кто мог бы меня тогда остановить.
Долгий тяжелый взгляд.
— Я поздно узнал. И не успел что-то предпринять…
27 Апреля 1897
Граф встал посреди комнаты с отвращением оглядывая скудную остановку и мутный свет, проникающий через плотные шторы.
— Вот объясни, что тебе на Моховой-то не сиделось? Никто лишний тебя не видел. Да и с делами проще бы было.
Тюхтяев молча подал толстую папку. Теперь он сконцентрировался на анализе информации и получалось это у него получше завсегдатаев Фонтанки, 57.
— Спасибо, дорогой.
Граф прошелся по комнате.
— У тебя ум цепкий, скажи, что думаешь про Грецию?
Тюхтяев искреннее изумился — его интересы традиционно вращались внутри границ Империи.
«Война».
— Сам знаю. На кого надежды возлагаешь?
«Турки».
— И надолго это все?
«Вряд ли. Турки сильнее».
— Читал, что Его Величество туда госпиталь отправляет?
Тюхтяев кивнул, продолжая удивляться необычному направлению разговора.