— Что-то вижу! — Линда замерла, ее дыхание стало прерывистым, а ногти судорожно царапнули сферу. — Вас и того человека что-то связывает. Вижу тонкую красную линию, очень похоже на родственные узы. Но точнее не могу сказать, что-то не дает мне увидеть дальше. И этот человек... Он близко, очень близко. Он смотрит на меня, его глаза... его глаза становятся моими глазами. Нет, только не это!..
Линда резко выпрямилась, словно в нее вогнали стальной лом. Кривая усмешка перекосила лицо, превратив его в гримасу, в которой одновременно сквозили превосходство и ненависть. Перед Алексеем теперь был совершенно другой человек, лишь отдаленно напоминающий эпатажную прорицательницу.
— Вот мы и снова свиделись. А что так испуган? Вижу, ты не очень-то и рад встрече...
Голос Линды тоже претерпел изменения, став более грубым, мужеподобным. Алексей невольно подобрался, словно сидевшее напротив существо (другое определение не шло ему на ум) могло внезапно наброситься на него. Между тем пальцы провидицы вновь коснулись его пальцев, по телу Клеста пробежала судорога, и он невольно отдернул руки.
— Не пугайся, это всего лишь пальцы старухи, они не причинят тебе вреда. Хотя этими коготками вполне можно не только оставить шрамы на коже, но и выколоть твои замечательные, карие глаза. Ах, как долго я мечтал заглянуть в них, увидеть, что там прячется, в глубине этих глаз. Ты напряжен... Но я не причиню тебе зла. Ведь наша игра еще не окончена, правда?
Провидица снова сделал попытку коснуться своими пальцами его руки, но Алексей отпрянул еще дальше. Линда, казалось, удовлетворенно кивнула.
— Признайся, эта напыщенная гадалка не так уж и проста, верно? Она ведь сумела увидеть нечто. Может, поделишься со мной откровениями? Не хочешь... Что ж, это твое право.
В это момент лицо Линды неуловимым образом изменилось, глаза вспыхнули дьявольским огнем, верхняя губа приподнялась, обнажив крепкие, белые зубы.
— Знал бы ты, Клест, как долго я вынашивал планы мести. Хотя, признаться, многим я уже отомстил. Но не всем. Как ты догадываешься, к тебе я также неравнодушен. Но знаешь, чувства мои в отношении тебя неоднозначны. Я бы с удовольствием убил тебя, убивал бы медленно, наслаждаясь твоими муками. И в то же время я бы рыдал. Так же, как рыдал, когда мать шагнула из окна, и лежала на грязном асфальте в растекающейся луже крови...
В голове Алексея что-то перемкнуло, и в памяти явственно всплыла картина похорон матери, на которые его отпустили из части. Замполит, помнится, вызвал его к себе и, печально глядя куда-то поверх его головы, с казарменной прямотой сказал: