Мне немного жутко от того, что жизнь моя круто меняется, и меняется, быть может, необратимо, представляя нашу алтайскую эпопею под сиреневым абажуром в квартире Сени, мы совсем не говорили о дороге, как будто собирались перенестись туда одной только силой своих фантазий. А дорога оказалась реальной: в вагоне день и ночь пахнет табаком, остановки на полустанках затягиваются на целую вечность, да и маленький Вадька доставляет мне массу хлопот, которые некому со мной разделить.
Стоя сутки назад на вокзале у своих тяжелых чемоданов с Вадей на руках, я понимала, что теряю мужа, и, вместо радостного предвкушения поездки, о которой столько мечтала, едва не плакала. Но в самый последний момент случилось нечто такое, что мне до сих пор трудно себе объяснить. Но — по порядку.
С самого начала Андрей полностью отвергал наши планы. Я разрывалась между друзьями, трехлетним сыном и мужем, который ничего не хотел слышать о поездке на Алтай, пусть даже кратковременной — пробной.
Он решительно отказывался слушать меня, едва я пыталась объяснить ему одну из наших теорий об агни-йоге и преобразовании мира. Он кричал мне, что мы слишком неосторожны, что наивны, что все окажемся за решеткой. Он смеялся, когда я говорила, что сталинские времена миновали навсегда, что теперь все по-другому. Он тыкал пальцем в учебник психиатрии и говорил, что мы все — психи и нас надо лечить, потому что псих — это человек, который не может адаптироваться в обществе. «Ты хоть понимаешь, что ваш Сенечка человек слабый и оторванный от жизни? Он завезет вас туда и бросит, когда кончится его отпуск, он преспокойненько вернется назад. А ты, ты уходишь с работы, теряешь непрерывный стаж. Ради чего? Ты даже мужа готова бросить! Смотри, наплачешься…»
Когда я занималась сборами, он уходил из дома. Что же его убедило?
Помню, за день до отъезда Женя, которая также, как и я, до последнего верила, что Андрей все-таки передумает, ухитрилась затащить его к себе. Еще тогда была Маша (с записной книжечкой в кармане она, как всегда, внимательно заглядывала Сене в рот, словно она доктор, а у него — ангина). Я делала вид, что не существую в этой комнате, сидела, затаив дыхание, в дальнем углу комнаты. Женя усадила Андрея у журнального столика, спиной ко мне, и что-то бормотала, ей-богу, как ведьма, колдующая над зельем. Ее пышные волосы вздрагивали временами, очки поблескивали. Она казалась мне облаком, окутавшим Андрея со всех сторон.
Он отвечал ей что-то вроде, что мы сошли с ума (я мысленно хохотала и злилась одновременно), что коммунистическая идеология несовместима с верой, пусть даже не в Иисуса, а в какую-то агни-йогу. А Сеня заметил ему, что политики — те же боги.