Вот поэтому в марте 1937 года я и возвращался домой через Скандинавские страны. На этот раз из-за чистки ОГПУ ограничило количество въездных виз в Советский Союз, а потому на наших границах практически не было движения. Единственными пассажирами, ехавшими со мной в поезде, были три американца, видимо путешествующие по дипломатическим паспортам, поскольку их багаж не проверяли. Группа состояла из супружеской пары и блондина лет тридцати, на голове которого возвышалась черная меховая шапка. Он говорил по-русски и был, судя по всему, сотрудником американского посольства в Москве. Они обменялись несколькими репликами с работником таможни по поводу дипломатического багажа, состоявшего из множества огромных пакетов, содержимое которых стало предметов забавных предположений советских таможенников.
У железнодорожных касс в Ленинграде я столкнулся со своим старым другом и товарищем.
– Ну, как дела? – спросил я его.
Он быстро оглянулся и ответил приглушенным голосом:
– Аресты, одни аресты. В одной только Ленинградской области арестовано более семидесяти процентов всех директоров фабрик, включая и военные заводы. Это официальная информация, которую мы получаем из комитета партии. Никто не застрахован. Никто никому не доверяет.
В Москве я остановился в гостинице «Савой», так как свою квартиру мы сдали одному из коллег. Чистка была в полном разгаре. Многие мои товарищи исчезли. И было весьма опасно расспрашивать о судьбе жертв. Я звонил друзьям, но многие не отвечали на мои звонки. А те, кого я все еще мог видеть, носили непроницаемые маски на лицах.
Один из моих ближайших друзей – Макс Максимов-Уншлихт, племянник бывшего заместителя наркома по военным делам, занимал вместе со своей женой соседний номер. Почти три года Макс работал руководителем нашей военной разведки в нацистской Германии, то есть занимал пост, который считался у нас одним из самых рискованных. Он недавно женился на девушке из провинции – талантливой художнице, приехавшей в Москву учиться живописи. Поскольку она почти всегда была дома, я обычно хранил свои личные бумаги у них в комнате.
У меня была привычка заглядывать к Уншлихтам по вечерам, и за разговорами мы часто засиживались до утра. Я жаждал новостей. Дядя Макса уже впал в немилость. Его сместили с высокого поста в армии и дали не имеющий никакого значения пост секретаря Центрального исполнительного комитета СССР. Каждый день исчезали друзья, коллеги и родственники Уншлихтов. Среди них многие были видными генералами и комиссарами.
– За что арестовали генерала Якира? За что схватили генерала Эйдемана? – спрашивал я Макса.