– Анжелика, – представилась я.
Они засмеялись и выбежали. Я пыталась еще раз поговорить, но каждый раз они глупо хихикали и кривили лица. Почему я им не нравлюсь? Они замолкали, стоило мне оказаться в их обществе. Или сдвигались поближе друг к другу, склонив низко головы, что-то обсуждали, но так, чтобы я не слышала ни слова. Только едкий мерзкий смех. Ночью я плакала от обиды. Все в отряде общались группками, лишь я сидела в сторонке, потому что подружиться не получалось. Стала изгоем. Обычный ребенок, который не понимал, что сделать, чтобы понравиться. Когда мама приехала, я плакала на ее коленях, умоляла меня забрать. Но мама твердила, что не может, ведь у нее работа. Надо потерпеть еще две недели.
Две недели тянулись медленно. Я завтракала, бродила по лагерю одинокой вороной, спала после обеда, рисовала в альбоме вид из окна. Одна из вожатых, с виду грозная и толстая женщина, Марина Викторовна, пожалела меня и порой пускала к себе в комнату. Я сидела на стуле, пока она читала книгу. Иногда она рассказывала мне о своем сыне, какой он умница, что вот через полгода вернется из армии и женится на красивой девочке Наде. Она хочет внуков, хотя сама так молода. Мне нравилось ее слушать. Было тепло оттого, что она не бросила меня, как все эти дети. Я часто хотела спросить, почему со мной никто не дружит, но боялась признаться в своей грусти. Так страшно было произнести эти слова вслух, ощущение ничтожества самой себя пугало. Марина Викторовна понимала мои метания, часто гладила меня по голове, хвалила мои рисунки. За пять дней до окончания смены она пропала. Лица у вожатых были скорбные. Взрослые перешептывались на улицах, в столовой, но мы, дети, ничего не знали. Я спросила у Черепахи, где тетя Марина, но он испуганно дернул меня за руку.
Ночью, помню, я бродила по коридору. Возле комнаты вожатых остановилась. Прижала ухо к двери и стала слушать. Говорили тихо, голоса шелестели, ударялись согласные, не желая облекаться в понятные мне слова.
– Вот и отправляй сына в армию… – разобрала я наконец.
– Горе… Какое горе…
Фраза ударила мне в ухо. Я отшатнулась от двери. «Какое горе» эхом покатилось по полутемному коридору, просочилось в дверную щель и убежало в лес, чтобы разразиться раскатистым громом на его опушке.
Я вернулась в палату. Кинула свои вещи в чемодан. Ждала рассвета. Уснула на пару часов. Испугалась, что проспала, что не успею, но в отряде было тихо. Я побежала вон из корпуса. Хотела только одного: скорее сесть в электричку и оказаться в городе, на вокзале, полном суеты и людей. Как доберусь домой, не знала. Но оставаться в лагере я больше не могла. Там было «горе» в пугающем и отталкивающем одиночестве.