Муравьи и тараканы бегали даже днем, нисколько нас не пугаясь. Квартира была большой, двухкомнатной, с высокими потолками, широкими проемами, старым скрипучим рыжим паркетом. Было тяжело дышать среди шкафов и кроватей, древних кресел и пыльных картин. Под мебелью и за ней прятались сломанные люстры, советский пылесос, книги с вырванными страницами, топор и желтые газеты. В одной из тумбочек мы нашли вязаные вещи – свитера и несколько детских пинеток.
– Как он здесь жил? – мама нерешительно замерла посреди комнаты.
– Это кошмар, мама, – я зажала нос рукой. – Невозможно дышать.
– Не волнуйся, мы все выбросим. Сделаем ремонт. Будет красиво.
Спали среди картонных коробок с нашими вещами, которые мы с мамой собирали месяц (эти коробки мы вымаливали у продавщиц в магазинах). В папином хламе, в ветхом запахе, который проникал прямо под кожу.
В школу я впервые бежала с радостью, подальше от чужого пространства.
Вечерами мы выносили хлам к мусорным бакам. До поздней ночи таскали мы всю папину жизнь, рассыпавшуюся на треснутые плафоны, незаконченные картины, застывшие тюбики с краской, застиранные куртки и штаны. Табуретки в грязных пятнах, посуду, которая пожелтела от плохо смытого чая и жирного супа. Тяжелую мебель выносили рабочие. Когда наконец квартира опустела, во мне впервые мелькнула надежда, что я смогу здесь жить. О папе напоминало лишь глубокое кресло, в нем вечерами под абажуром пряталась мама.
Только мне по-прежнему снились коридоры малосемейки, как я бегала по ним еще совсем маленькой, гоняла мяч, рисовала мелком на стенах, как выбегала во двор на горку и карусели и играла, пока мама не звала с балкона домой. Теперь наши окна выходили на проезжую часть. Детский смех сменился ровным гулом троллейбусов и автобусов, ночью мелькали огни автомобилей.
– Ну, как оно? – мы сидели с Левкой на покосившейся лавочке возле кладбищенского забора. Левка держал в руке пачку сигарет, не решаясь закурить.
– Ты ведь говорил – курение для слабаков.
– Ну, надо же попробовать. Нельзя выносить оценку тому, о чем не знаешь.
– Да что тут знать? Курение убивает лошадь. А ты не лошадь, – я потрепала его курчавые волосы. – Дай мне, – я вынула сигарету из пачки и прикурила от спички. Дым соскользнул в мои легкие, приятно пощекотав изнутри.
– Кла-ассно, – протянула я.
– Ты даже не закашлялась? – Левка выдернул у меня из рук сигарету и затянулся.
Жутко закашлялся, покраснел, сгорбившись, присел на корточки.
– Какая гадость!
– Ну вот, теперь ты вынес вполне оправданное оценочное суждение, – смеялась я.