Но такого, как сегодня, никогда и не было. И вот опять.
Бессмысленно оставаться в кабинете, хотя сейчас вся связь, без дополнительных приказаний, с пульта дежурного шла на его селектор и телефоны. Раз себя не похвались, трижды обидишь. Сам себе не признаваясь, что он просто не может оставаться сейчас один, Коростылёв выхлебал остывший кофе и отправился, вытирая рот платочком, вниз, в вестибюль, к пультам, к своим людям. Он нуждался в этом: видеть своих людей, быть среди них физически.
Вестибюль был набит, он ещё из коридора, от лестницы понял, что пришли все. Ему давали дорогу, вытягивались, салютуя, даже вооружённые. Особенно вооружённые. Проходя мимо амбулатории, он ухватил краем глаза отёкшее, сизое бессмысленное рыло генерала Марченко, в обычном состоянии – отменно красивого мужчины, мхатовских статей. Белых халатов ради него надевать не стала даже доктор Оганесян. Это Коростылёв тоже заметил. Ну и он не остановился, не вошёл, ради того, чтобы получше узнать о состоянии дорогого гостя, широко объявленного фаворита Ерина, сидящего на кафельном полу в обмоченных брюках с лампасами и майке-алкоголичке.
Кто-то крикнул: «Смирно!» Коростылёв мгновенно разрешил всем быть вольно, заниматься по службам, обязанности все знают, ситуацию тоже, он только наблюдает. Когда-нибудь у меня тут будет экран, как в кино, и тысяча телекамер по городу и окрестностям, думал он, пристраиваясь за спиной дежурного. Буду и впрямь наблюдать и отдавать красивые приказания, сообразуясь с конкретикой преступлений в прямом эфире, как будто бог с неба. На экране телевизора будет передвигаться точка патрульной машины, и я буду точно знать, где сейчас Губарев, вооружённый убеждениями и матом.
Дежурный работал в наушниках, в микрофон говорил тихо. В вестибюле было вообще довольно тихо, сдержанный гул обмена мнениями полусотни вооружённых мужчин и женщин. Всё кратко, всё, как говорят актёры, «не в зал». Дежурные американцы тоже спустились со своего чердака: и аналитик Линда Фабиан, совсем молоденькая ещё первый лейтенант, и Бабба Рагнер, «стьруашьный нигга», и, между прочим! – отъявленный завсегдатай «Двух Труб». Внезапно до Коростылёва дошло, как обухом ударило, что треть его людей – природные инопланетяне, «зарничники», невыездные капустинцы. А остальные, включая и его, давно уже бедованы по факту. Тот же Негуляев, переминающийся с ноги на ногу у входа. Он тут с восемьдесят восьмого года, один из первых разведчиков, человек из времён, когда погибал или пропадал в Зоне каждый второй вышедший… Ну какой он магацитл, он в отпуск-то на Землю перестал уже ездить. Мать перевёз сюда, сестру… А я сам? Коростылёву снова понадобился платочек – вытирать покрывшееся потом лицо. Никто из моих людей не будет стрелять в горожан, сказал он себе очень отчётливо, как чернилами дело надписал. Поэтому и общее настроение в штабе такое. И это – конец земной разведслужбы Генштаба в КЗАИ.