Мы садимся за стол, она – между своими двумя детьми, и я – напротив, между двумя англичанками, из которых одна, хотя и в возрасте, больше мне нравится своим умом. С ней я и веду беседу, когда вижу, что эта Корнелис говорит со мной только от случая к случаю, и что Софи, которая водит своими красивыми глазами от одного к другому, вовсе на меня не глядит; она явно меня сторонится; она следует явно инструкции, которую я нахожу как странной, так и дерзкой. Чувствуя себя задетым и оскорбленным и стараясь это не показывать, я затеваю любезные разговоры с англичанами, мужчинами и женщинами, об обычаях, наблюдаемых мною в Англии, без малейшей, однако, тени критики, которые их заставляют смеяться, делают мое общество для них приятным, и, в свою очередь, совершенно не смотрю на Корнелис.
Моя соседка, полюбовавшись на красоту моих кружев, спрашивает, что нового при дворе.
Все мне показалось новым, мадам, потому что я этого никогда, до сего дня, не видел.
– Видели вы короля? – спрашивает сэр Джозеф Корнелис.
– Сын мой, – говорит ему мать, – никогда не задают подобных вопросов.
– Почему, дорогая мама?
– Потому что этот вопрос может не понравиться месье.
– Наоборот, – говорю я, – он мне понравился. Вот уже шесть лет я внушаю ему, что он должен всегда спрашивать. Мальчик, который никогда ничего не спрашивает, остается все время в неведении.
Корнелис дуется и ничего не отвечает.
– Итак, – повторяет мне малыш, – вы не ответили, видели ли вы короля, или нет.
Да, мой дорогой, Его Величество говорил со мной, но я не знаю, что он мне сказал, в отличие от королевы, которая говорила со мной очень понятно.
– Кто вас представил?
– Посол Франции.
– Это очень хорошо, говорит мать, но согласитесь, что этот последний вопрос был лишний.
– Задайте другой, но не мне, которому этот вопрос показался дружеским. Вы видите, что то, что я должен ему ответить, доставляет мне чести. Если бы я не хотел, чтобы узнали, что я был при дворе, я бы не явился к вам обедать, одетый таким образом.
– В добрый час. Но поскольку вы любите, чтобы вас допрашивали, спрошу у вас также, почему вы были представлены министром Франции, а не Венеции.
– Потому что венецианский этого не захотел, и был прав.
С сотней других разговоров мы дошли до десерта, а моя дочь еще не сказала ни слова.
– Дорогая дочь, – говорит ее мать, – скажите же что-нибудь г-ну де Сейнгальт.
– Я не знаю, дорогая мама. Сделайте лучше, чтобы он со мной поговорил, и я ему отвечу наилучшим возможным образом.
– Ладно! – говорю я, – прекрасное дитя, скажите мне, что вы сейчас изучаете?