– Ты разве ее не любишь?
– Как я могу ее любить, если она все время внушает мне страх? Я ее боюсь.
– Но откуда взялись слезы перед обедом?
– Из жалости, что внушает мне вся наша семья. От слов, что она мне сказала, что только я могу вас смягчить, что она надеется только на меня.
– И ты уверена, что ты меня убедишь.
– Я надеюсь на это, помня то, что вы мне сказали в Гааге. Моя мать говорит, что мне было тогда только три года, в то время, как я знаю, что мне было пять. Это она приказала мне разговаривать с вами, не глядя на вас; но вы спутали ее карты. Все ей говорят, что вы наверняка мой отец, и в Гааге она мне сама так говорила; но здесь она говорит мне, что я дочь г-на де Монперни.
– Но, дорогая Софи, твоя мать причиняет тебе вред и тебя оскорбляет, потому что хочет выдать тебя за незаконнорожденную, в то время как ты законная дочь Помпеати, танцовщика, который убил себя в Вене и который, когда ты родилась, жил с ней.
– Если я дочь этого Помпеати, значит вы не мой отец?
– Нет, конечно, потому что ты не можешь быть дочерью двух отцов.
– Но как же я так на вас похожа?
– Случайно.
Паулина, которую эти диалоги захватили, говорила очень мало, но все время осыпала ее поцелуями. Девочка спросила, не моя ли это супруга, и, услышав, что да, назвала ее своей дорогой мамой, что заставило ту рассмеяться. На десерт я дал ей четыре банковских билета по пятьдесят монет каждый, сказав, что она может сделать подарок своей матери, но это я их даю.
– С помощью этой суммы, дорогая Софи, твоя мать сможет уже сегодня отправиться спать в своей комнате.
– Напишите ей, что это мне вы их даете, потому что я не посмею сказать ей это сама.
– Мое дорогое дитя, я не могу ей это написать, потому что этим я ее оскорблю в ее страдании. Ты это понимаешь?
– Да, очень хорошо.
– Ты можешь ей сказать, что всякий раз, когда она направит тебя обедать или ужинать со мной, она доставит мне истинное удовольствие.
– Ах! Напишите все это, прошу вас. Моя дорогая мама, – сказала она, глядя на мисс Паулину, – попросите моего папу написать это, и я буду обедать с вами очень часто.
Паулина, рассмеявшись от всей души и называя меня мужем, попросила всерьез написать эти слова, на листе бумаги, что, разумеется, могло только дать понять ее матери, что я люблю Софи, и увеличить этим ее осмотрительность по отношению к ней, и я на это пошел. Софи ушла с радостью в душе, покрыв нас поцелуями.
– Давно уже я так не смеялась, – сказала мне Паулина, – и я не думаю, что у меня в жизни был более приятный обед. Эта девочка – очень редкая игрушка, и бедная малышка несчастна. Она бы не была такой, если бы я была ее матерью.