Я подумал, что лучше взять двух почтовых лошадей, потому что от «Ла Скала» до Радикофани на лошадях возчика мы потратили бы четыре часа, в то время как на почтовых нам хватило бы двух. Я сказал возчику ждать нас там и заказал почтовых на десять часов. Было только шесть, и было значительно лучше ожидать там, где мы были, четыре часа, чем сразу двинуться в путь, потому что тогда бы я догнал этого повесу, что обманул бедную девочку. Такой расклад очень понравился возчику, который таким образом избавил свою душу от заботы тащить свою коляску в гору, и свой кошелек – от необходимости потратиться на третью лошадь. Англичанка нарушила молчание, чтобы сказать, что следовало бы взять почтовых сразу, как я это решил, потому что с десяти до полудня будет сильная жара.
– Это правда, – сказал я, – но граф д’Этуаль, которого мы наверняка застанем в Радикофани, будет не рад меня увидеть.
– Почему же? Наоборот.
Чувство жалости помешало мне ответить, потому что довод, который я бы ей привел, вызвал бы у нее новые слезы. Я смотрел на любовь этой девушки как на настоящую болезнь, которая делала ее душу слепой; она не позволяла ей распознать в этом соблазнителе своего настоящего палача, и она бежала за своей погибелью, потому что не находила в себе достаточно силы отвергнуть свой инстинкт. Чтобы ее вылечить, я не мог прибегнуть к нежным уговорам; мне нужно было для этого грубое рассуждение; это был зуб, который я мог вырвать у нее только клещами, не поддаваясь малейшей жалости к ее страданию и не обращая внимания на ее слезы. Но была ли причиной, что заставляла меня так действовать, простая порядочность? Или это любовь к невинной красавице, что была у меня перед глазами, чья печаль пронзала мне душу? Это все мешалось воедино, но все обстояло именно так: если бы я нашел ее некрасивой и угрюмой, я, возможно, оставил ее умирать от голода; отсюда следовало, что я действовал только для себя. Так что прощай, добродетель! Это был вкусный кусочек, который я хотел вырвать у другого и съесть сам; но я себе так не говорил; когда я сомневаюсь в себе, я увожу в сторону мое размышление; я искренне разыгрываю ложного персонажа, которого могу сыграть хорошо, лишь вообразив, что не играю.
После отъезда возчика я пригласил англичанку на прогулку по окрестностям, поэтическая красота которых поражала. Бетти попыталась мне внушить, что сельская местность в Англии была бы еще более прекрасна, если бы там были виноградники, и чтобы ее развлечь, я сделал вид, что внял ее рассуждениям, изящество которых веселило мне душу. Она говорила на флорентийском наречии с ошибками и погрешностями в слишком твердом произношении, что в сочетании с английским акцентом наполняло мои уши наслаждением. Я томился, видя эти подвижные губы, которые я не осмеливался поцеловать, потому что тут же все бы и кончилось. Любовь, что жаждет восхищаться, не знает другого языка.