– Вы служите?
– Отнюдь нет. Моя мать все эти годы хочет отправить меня в Индии на корабле, загруженном моими товарами, и этим, полагает, я заложу основы большого состояния; но этого никогда не будет, потому что для того, чтобы иметь товары, нужны деньги, а у моей матери есть только долги.
Несмотря на его клятву, я убедил его взять в качестве чичероне моего слугу. В восемь дней он все увидел и хотел уехать; все, что я ему говорил, стараясь убедить остаться еще на восемь-десять дней, было бесполезно. Он написал мне из Рима, что забыл в своей комнате шесть рубашек, которые должны быть в ящике комода, и свой редингот; он просил меня взять их и отослать ему в Рим, не сказав, где он остановился. Он был несобранный человек, и, несмотря на это он объехал, опираясь только на самого себя, половину Европы, и, опираясь на три-четыре правила, смог избежать всяких несчастий.
Мне нанес неожиданный визит Гудар, который, узнав, какого калибра была компания, в которой я общался, явился просить меня устроить ему обед с его женой и пригласить на этот обед саксонцев и англичан, с которыми, как он знал, я развлекаюсь без устройства игр. Он говорил, что это ошибка – не занимать игрой этих людей, потому что они рождены и созданы для того, чтобы проигрывать. Восхищаясь чувствами, которые его обуревали, я пообещал ему устроить это удовольствие, разумеется, не играя у меня, потому что не хотел подставляться под неприятности. Ему только это и было нужно, поскольку он был уверен, что его жена заманит их к себе, где он может играть, как он мне говорил, без всяких опасений. Я назначил день этого обеда на дату после моего возвращения из Сорренто, куда мы должны были отправиться завтра.
Эта поездка в Сорренто стала последним настоящим счастьем, которое я испытал в жизни. Адвокат отвел нас в дом, где мы разместились со всеми удобствами, что можно пожелать. У нас было четыре комнаты, из которых одна была занята Агатой и ее мужем, другая Калименой и бывшей подругой адвоката, женщиной очень обаятельной, несмотря на возраст, и две другие – доном Паскалем Латила и мной. Мы нанесли визиты герцогу де Сера Каприола и аббату Беттони, без намерения соглашаться на обеды и ужины. После ужина мы рано легли спать, и, поднявшись утром, отправились на прогулку, адвокат – со своей старой подругой с одной стороны, дон Паскаль с Агатой – с другой, и я с Калименой. В полдень мы возвращались к обеду, всегда изысканному, и после обеда, оставив адвоката наслаждаться сиестой, дон Паскуале отправлялся прогуляться с Агатой и подругой ее мужа, а Калимена уходила со мной в укромные аллеи, куда солнце, еще сияющее, не могло проникнуть своими лучами. Это там Калимена увенчала мое пламя, после того, как я осаждал ее в течение двух дней подряд. На третий день, в пять часов утра, в присутствии Аполлона, который выходил из-за горизонта, сидя один подле другого на траве, мы отдались нашим желаниям. Калимена приносила себя в жертву не за деньги и не из благодарности, потому что я дарил ей только пустяки, но по любви, и я не мог в этом сомневаться; она отдалась мне и сожалела, что столь долго откладывала сделать мне этот подарок. До полудня мы трижды сменили жертвенник и провели все послеполуденное время прогуливаясь повсюду и делая остановку, как только малейшая искра нашего огня давала нам почувствовать зарождение желания, которое нужно было гасить. На четвертый день был слишком сильный ветер, и мы вернулись в Неаполь на трех колясках. Калимена убедила меня рассказать тете все, что произошло между нами, чтобы обеспечить этим удовольствие провести вместе несколько ночей в полной свободе. Убежденный, что так и следует поступить, и уверенный в том, что тетя не сочтет нужным возражать, я, передавая ей ее племянницу и оставшись затем наедине, выложил проект, придуманный мною: