Там я оставил своего возчика, дав ему на водку дублон да охо, который убедил его всегда быть порядочным. Я поужинал у табльдота, где было столько же кухонных блюд, сколько и постояльцев. Нет во Франции лучших блюд, чем те, что готовят в Монпелье. Назавтра я пошел завтракать в кафе, где свел знакомство с первым же вновь прибывшим, который, услышав, что я хотел бы познакомиться с профессорами, сам отвел меня к одному, который пользовался хорошей репутацией и обладал учтивостью, которую человек литературный во Франции обоснованно полагает самым прекрасным цветком в короне Апполона. Настоящий человек литературы должен быть другом всех тех, кто ее любит, а таких во Франции еще больше, чем в Италии; в Германии они таинственны и сдержаны, они полагают себя обязанными делать вид, что не имеют никаких претензий, и в силу этого предрассудка они не ищут дружбы иностранцев, которые приходят их повидать, чтобы восхищаться ими вблизи и впитать молоко их учености.
Мне сказали, что труппа комедиантов очень хороша; я пошел туда и нашел, что это так. Я вздохнул, оказавшись во Франции после стольких несчастий, что терзали меня в Испании; мне казалось, что я вновь родился, и действительно, я почувствовал себя вновь молодым. Я поздравлял себя с тем, что увидел в комедии несколько очень хорошеньких девушек, и ни одна из них не вызвала у меня желаний. Я хотел бы увидеть ту Кастель Бажак, более надеясь порадоваться на улучшение ее состояния, чем на возобновление моих с ней амуров, которые показались бы мне преступными, если она помирилась со своим мужем. Я не знал, как мне поступить, чтобы ей открыться. Я писал ей на имя м-ль Блазэн, но это не было ее имя: она никогда не хотела мне его говорить. Объявившись ей и сославшись на обстоятельства, я боялся проявить нескромность и нанести ей вред. Зная, что ее муж должен быть аптекарем, я решился познакомиться со всеми; с помощью этого способа я открылся ей на третий день. Я разговаривал со всеми о различных фармацевтических практиках в других странах, и как только я выяснял, что тот, с кем я говорил, может быть ее мужем, я уходил, надеясь, что он станет говорить со своей женой об этом путешественнике, которого она может знать. Я был уверен, что она этим заинтересуется. Когда аптекаря не было в лавке, я узнавал у гарсона обо всех семейных делах, и если обстоятельства не отвечали моим представлениям, я шел к другому.
Этим способом я нашел ее. Я получил на третий день записку, в которой она мне писала, что видела меня разговаривающим с ее мужем в лавке, которую она мне назвала. Она говорила мне вернуться туда к такому-то часу и придерживаться в своих ответах на расспросы ее мужа той версии, что я был знаком с ней под именем девицы Блазэн в Англии, в Спа, в Лейпциге и в Вене, все время как с торговкой кружевами, и что она заинтересовалась мной в этом последнем городе, чтобы я обеспечил ей протекцию посла. Она закончила свою записку, сказав, что сам ее муж будет иметь удовольствие поразить меня, представив мне свою жену.