Знание-сила, 1998 № 01 (847) (Журнал «Знание-сила») - страница 77
На протяжении веков она «работала» как система ориентиров, точек отсчета в толще европейской культурной жизни. Так было, по крайней мере, начиная с эпохи Возрождения. Средневековое забвение античности тоже, кстати, не следовало бы переоценивать: у средних веков была своя, растворенная в их плоти память об этом мире. Они помнили его всем множеством живых следов и продолжений. Чего стоит хотя бы одна латынь — язык европейского средневековья, впитавший едва ли не в каждое слово память о мире Рима! Вместе с Возрождением (а Возрождение-то было именно античности!) началось ее сознательное воспоминание, помещение в число первостепенных ценностей. И одновременно с этим неизбежно — безудержное домысливание. Думая, что осмысляет и восстанавливает античность, европейская культура, на самом деле, создавала себя, отходя от античности все дальше. Из идеализаций и домысливаний античного мира выросли целые художественные стили, целые языки говорения о мире в разных своих вариантах, по сути дела, общие для всех стран и областей европейского культурного круга.
• Джакомо Балла.
«Развивающиеся линии + динамические последовательности»
Память о греках и латинянах, знание которых веками принадлежало к самому существу европейской грамотности, некоторое общее их понимание издавна были среди важнейших сил, связующих Европу в реальное культурное целое. Быть европейцем означало — далеко не в последнюю очередь — определять себя по отношению к совокупности изначальных образцов поведения, которые воплощены в памятниках античной культуры. Не случайно ориентация на античное наследие как основу образования — настоящая, сознательная — началась у нас вместе с самим образованием европейского типа: с Петра, с началом усилий войти в европейское культурное, политическое, смысловое сообщество, овладеть языком европейского существования.
С тех пор и в той мере, в какой нам это удалось, мы — европейцы. И значит, не только можем говорить с Европой на одном языке, но и обречены разделять европейскую судьбу: в нас работают силы европейской судьбы.
В той же мере, в какой это удалось нам плохо или не удалось новее, мы глухи и косноязычны (как бывает при недоусвоении любого языка, любой системы смыслов). И обречены на недосущестнование, недоосуществленность в том культурном мире, на языке которого взялись говорить и жить.
Я сознательно не задаюсь вопросом: где у нас при этом свое — свой культурный мир, свой язык осуществления, своя судьба? Разговор об этом завел бы нас непозволительно далеко.
Речь идет сейчас об античности и ее наследии в нашей культуре.