— Мы не возражаем, — придавая грубоватому лицу вид царственного величия, тут же перебила его Брунгильда.
Вольноотпущенник нахмурился.
— Хозяин велел не допускать никаких чужаков, — процедил он, кидая недвусмысленный взгляд на черноволосого юношу.
— А я велю, чтобы он дальше следовал с нами! — подбоченилась благородная дама. — Какой же он чужак? Вы прекрасно знаете его.
— Я лишь выполняю волю хозяина. Знаю я встречного или нет — ему, а значит, и мне все равно, — упорствовал недреманый страж. — К тому же мы не доезжаем до Сент-Эрженского леса.
— А я выполняю распоряжение кесаря, — пренебрежительно хмыкнул Ла Валетт, разводя плечи. — Его-то уж ты наверняка знаешь, Мустафа. И это уже не все равно. Потому отзови лучников. Если тебе что-то не по нраву, отпиши своему господину, а я — своему. Но помните, мне придется указать не только вопиющую неучтивость по отношению к менестрелю, но и попытку мятежа. Ибо что, как не попытка мятежа, препятствование человеку государя? Ну и, конечно, демонстративного покушения на убийство я не позабуду. — Он указал на лучников, замерших в ожидании приказа. — Теперь, почтенный Мустафа, когда вы перестали быть просто движимым имуществом мастера Элигия, отвечать придется вам, а не ему.
При необходимости Мустафа умел думать быстро. В словах менестреля действительно была правда: при дворе ему благоволили не только как благословенному небом сладкозвучному певцу, но и как спасителю Реймса, и как близкому соратнику самого кесаря в абарскую войну. Связываться с таким — себе дороже. Кто знает, не пожелает ли хозяин, столкнувшись с претензиями матушки кесаря или самого августейшего венценосца, пожертвовать мелкой фигурой, как это делают восточные мудрецы, играющие в возвышеннейшую из игр — шахматы? Мустафа приказал стражникам вернуть стрелы в колчаны и занять место в строю.
— Хорошо, пусть едет с нами. — Он метнул на Бастиана взгляд, полный злобы. Его бы воля… Но воли-то как раз не было.
— Он переночует в Форантайне и отправится своей дорогой, — войдя во вкус, командовала Брунгильда.
— Но…
— Я так велю.
Мустафа склонил голову, повинуясь недвусмысленной команде хозяйки. В любом случае, лучше понести наказание за подчинение госпоже, чем за измену.
«Если ничего плохого не произойдет, то, глядишь, все еще и обойдется. Пусть себе едет, пусть ночует — главное, чтобы все время на виду, — подумал мавр, недовольно поворачивая коня. — Господь велик. На все воля его!»
Однако мысленно Мустафе, живо радуя воображение, представлялись изощренные казни и пытки, которые при случае он применит к этому никчемному мальчишке, а заодно и к самой благородной даме Брунгильде. Про себя он пожелал им долгих лет жизни… в его руках.