– Бриллиантами? Какими?
– А хрен знает, какими. Может и левыми. Ты же понимаешь, тут спрос будет.
Понимаю. На такое дорогое и компактное средство сбережения, которое можно тупо сунуть в карман, а потом продать в любой точке земли – спрос тут всегда будет.
То есть – человек, занимающийся бриллиантами – дверь кому попало не открыл бы.
– Крыша у него была?
– Да.
…
– Я.
…
– Он моему отцу помог в свое время. Сильно.
Я посмотрел на просвет пустую бутылку Смирнофф, потом размахнулся – и закинул ее в воду.
– Знаешь, кто мог?
– Нет. Но кто-то из своих.
Вот и я так думал. Кто-то – из своих…
Короче, ехать надо…
– Короче, дело к ночи, Юрик. Ехать надо. Один справишься, или надо дона Хосе на помощь звать?
– Справлюсь. Оксанка если че поможет.
– Вы чего – уже?
– Да.
– Поздравляю.
– Да не с чем…
Юрец посмотрел на реку, на отражающиеся в ней ночные огни и сказал
– Не с чем поздравлять, братишка. Мы все – от одиночества бежим, как можем. Я, она… Думаешь, у нас чувства есть?
…
– Да нет особо никаких чувств. Просто – выть от одиночества хочется… ствол бы в пасть – и… И ей – тоже. Чужое здесь все. Чужое. А так – хоть один родной человек рядом. Свой. Хоть немного легче, понимаешь?
– Ничего – сказал я – мы еще вернемся домой. Юра. И все будет добре. Слышишь меня? Все будет добре…
Но я и сам понимал, что это – ложь…
Одесса, Украина. 14 июля 2017 года.
Только верю я,
Что наступит день,
И уйдет зима, и придет апрель.
И тогда мы покажем им всем, Фидель…
Как же давно это было. Время, когда можно было без оглядки верить. Время, когда главной проблемой было достать апельсины к Новому Году. Время, когда кого-то можно было назвать братом…
Я уезжал из России на Запад антикоммунистом. В девяностые мы служили… мы видели, что вообще творится вокруг – но при этом большинство из нас реально поддерживали Ельцина, точно вам говорю. Даже в самые тяжелые и смутные дни – поддерживали Ельцина. Советский Союз – запомнился нам бесконечными очередями, бесконечной говорильней по телеку и веселым хаосом упадка. Жрать нечего, жить весело, куча запретов, на которых всем насрать, все бегают по магазинам и отовариваются, а кому повезло служить в ЗГВ[15] – те бегают по германским автомобильным барахолкам, скупают дешевые подержанные машины и гонят их домой, на Родину. А Родина их встречает – палатками в раскисшем осеннем поле и… я вас туда не посылал. Да, не посылал. Да никто ни от кого и не ждал тогда ничего особо. Все всё понимали…
Украина – дала мне по башке, причем не один раз, а дважды. Первый раз – в мае две тысячи четырнадцатого. Когда несколько десятков человек сгорели заживо в Доме Профсоюзов (потом у украинской власти хватило ума отдать это проклятое место под штаб украинских ВМФ), но самое страшное произошло не второго мая. А третьего. Когда к Дому Профсоюзов ринулись любители сделать селфи с трупами. Когда украинский интернет вскипел зловонной пеной шуточек про поджаренных колорадов. Когда произошедшему открыто радовались десятки, сотни тысяч людей. И тогда-то я понял, что мы потеряли что-то очень важное, что-то, что сложно описать словами и невозможно купить деньгами – но что-то чрезвычайно важное. Что-то, что дает нам возможность оставаться людьми.