– Они, Лиза, это они, – дернул адмирал подбородком, указывая куда-то вверх.
– Понимаю. – В душе Лизы вспыхнул жаркий огонь гнева, но внешне это никак не выразилось. Она была спокойна, неколебима и самодостаточна. А гнев… Что ж, он высушит подступившие к глазам слезы и сожжет все лишнее. Останется основное.
– Скажи, дядя Андрей, ты наш разговор в госпитале помнишь? – спросила, хотя и знала, он помнит.
– Помню, как тут забудешь! – подтвердил старый адмирал.
– Тогда, верно, помнишь и свое третье условие? – прищурилась Лиза.
– Не блажи! – вскинулся Борецкий. – Такими вещами не бросаются!
– Отчего же? – подняла бровь Лиза. – Я, если помнишь, соглашалась на авиаматку. А на «Вологде» я могу и резервистом ходить! Плавали, знаем!
– Значит, в кадрах не останешься? – нахмурился старый адмирал.
– А оно мне надо? – притворно удивилась Лиза, хотя ей это решение далось отнюдь нелегко. – Я, дядя Андрей, женщина богатая, могу себе позволить dolce vita и любые излишества. Мужиков, какие понравятся, гимназисток румяных в постель с мороза, шампанское рекой… Ну, ты понимаешь! И это не мне, а вам, суки, – сорвалась она вдруг на хриплый шепот, – надо очень постараться, чтобы я по доброй воле поменяла платья haute couture, туфли-лодочки на шпильках в два вершка высотой и венецианское шелковое белье на ваш долбаный мундир! Объявят мобилизацию, я свой патриотический долг выполню, а для удовольствия у меня есть частный бриг, где я и так царь, бог и воинский начальник!
Борецкий молча выслушал ее тираду, кивнул.
– Прости нас, Лиза, – сказал, наконец, нарушив повисшую между ними гнетущую тишину.
– Подашь прошение об отставке, – добавил еще через пару секунд, – я прослежу, чтобы не тянули. Уж на это-то моей храбрости достанет…
* * *
Лиза тоже не стала тянуть. Написала прошение. Коротко, жестко, без указания причин. И, не мелочась, адресовала прямиком на имя адмирала Маркова. Добавила к «декларации о намерениях» просьбу о предоставлении внеочередной вакации для поправки здоровья и сроком «до вступления в силу приказа о моей отставке», и отослала курьерской почтой, в последний раз воспользовавшись прерогативой командира авианесущей группы. Теперь оставалось только ждать. Ждать и надеяться, что адмирал Борецкий не забудет «похлопотать» и на этот раз будет достаточно настойчив. Должен же он, старая перечница, испытывать угрызения совести? Или ему хоть ссы в глаза – все божья роса?
Лизе позиция «дяди Андрея» казалась бесхребетностью, а поступки – предательством, и – увы – все это теперь ассоциировалось для нее с тем, чем еще недавно она искренне гордилась, с Флотом и Адмиралтейством.