Неделя приключений (Парфенов) - страница 20
Осенью Вася ушёл на флот. Вскоре прислал фото, где был снят в бескозырке, с ленточками, спущенными на грудь. Писал редко. Через два года сообщил, что стал курсантом военно-морского училища в Ленинграде. Однажды пришло письмо с красивой заграничной маркой из далекого южноамериканского города Буэнос-Айреса.
«Помнишь, Сёмка, — писал дядя, — буржуев, нарисованных в «Обществоведении»? На самом деле они не такие толстые. Обыкновенные люди, даже приветливо улыбаются. Но, по существу, гады. А улыбаются исключительно для дипломатии. Так что учись драться».
В прошлом, 1938 году дядя окончил училище и стал лейтенантом флота.
Сёмка очень обрадовался его приезду. Во-первых, это был настоящий морской волк, во-вторых, Сёмка скучал по мужскому обществу, и, в-третьих, дядя очень кстати появился именно сегодня. Соседи успели в самых ярких красках расписать матери происшествие на кухне. Поэтому Сёмку ожидали дома крупные неприятности. Появление дяди как-то само собой рассеяло нависшую над ним угрозу возмездия. Это обстоятельство возвеличило дядю в Сёмкиных глазах. А когда Василий Алексеевич открыл чемодан и вынул из него настоящий морской бинокль в кожаном чехле с ремешком, чтобы вешать на шею, Сёмка прямо-таки ошалел от счастья. Бинокль был здорово потёрт. Чёрная краска во многих местах облезла, обнажив тусклую медяшку. Но это придавало ему особую прелесть. Сразу видно — не игрушка.
В одном месте Сёмка заметил вмятину.
— Дядя Вась, смотри, бинокль-то, наверное, ударился обо что-нибудь.
— Правильно, ударился. О ступеньку трапа. Во время шторма меня с ног сбило.
Глаза у Сёмки воспламенились.
— Расскажи, дядя Вась! А? Ну расскажи!
— Чего ж тут рассказывать! Дело обычное.
Дело обычное! Рядом сидел человек, для которого ветры, волны, бури были делом обычным.
Сёмка осторожно, даже благоговейно, погладил вмятину. Это похоже было на сказку, на книжную выдумку. Но самое замечательное, самое необыкновенное, самое волнующее то, что всё это не выдумка, а действительность. Вот он, человек, пришедший из той большой жизни, полной опасностей и приключений, из жизни, в которой действуют смелые и сильные духом.
Мать позвала их к столу. Стемнело, и в комнате зажглось электричество. Было уютно и как-то особенно тепло сидеть рядом с дядей Васей, большим, добрым человеком, пахнувшим табаком и кожей и ещё чем-то неуловимо свежим — наверное, морем.
Сёмка и за столом не расстался с биноклем — повесил на шею. Мать усмотрела было в этом нарушение порядка, но дядя Вася добродушно прогудел:
— Оставь его, Шура.
Он обнял Сёмку, потрепал по плечу большой горячей ладонью. За восемь лет дядя порядочно изменился. Раздался в плечах. Движения стали уверенны, а в голосе появилась добродушная мужская снисходительность. Резче обозначились черты лица, и две глубокие морщины пролегли от крыльев крупного хрящеватого носа до уголков губ. Но в манере разговаривать осталась прежняя непосредственность, а в смешливых серых глазах так и прыгали озорные бесенята. Сёмка чувствовал себя с дядей Васей легко и разговаривал свободно, почти как со сверстником. Когда он рассказал о своём увлечении медициной и об увенчавших это увлечение событиях сегодняшнего дня, дядя хохотал как сумасшедший, несколько раз доставал платок, чтобы вытереть глаза, и всё приговаривал: