мерзавец пошел на них, и они убежали!
он не был испуган, это они были испуганы!
не тронули его
дьявол прямо мимо них
они его не тронули…
Шолл знал, что, в глазах солдат, происходило с ним, он видел трансформацию. Они старались не смотреть. Они смотрели на него искоса, но он видел выражения их лиц. Они ревновали; некоторые — так сильно, что ревность сделалась их единственным чувством. Но во многих из них страх был еще сильнее.
Ему это не нравилось, и его слова и скверный танец становились тем более небрежными, но он знал, что не сумеет вытравить в солдатах их чувство, оно слишком бесформенно и невыразимо словами (они будут все отрицать, если дело дойдет до объяснений). А кроме того, оно было ему нужно. Он на это чувство рассчитывал. Но от этого иметь с ним дело не становилось приятнее.
Теперь Шолл был в состоянии командовать армейским подразделением; солдаты станут подчиняться ему. Он понимал, что не должен рассказывать им слишком много, что несказанное и тайное важно для управления, но неловкость, которую он ощущал от их почти не скрываемого почтения, делала его словоохотливым.
Он сообщил командиру, что они пойдут на юг, достаточно громко, чтобы услышали солдаты. Его слова прозвучали лишь как предложение — у офицера оставалась возможность внести коррективы. Шолл делал вид, что считает себя всего лишь советником. И все подыгрывали ему.
Они никогда не спрашивали, откуда Шоллу известно, куда следует двигаться. Он спускался в подземный мир, вышел оттуда окровавленный и вооруженный знанием. Его корежило от этой театральности.
Он никогда открыто не объявлял стоявшие перед ними цели, но благодаря неумолимым слухам меньше чем через день стало ясно, что все солдаты частично понимают, обладают зачатками сведений о том, куда они перемещаются и для чего. Они знали, что их что-то ждет, что они идут, как партизаны, за этой вещью. Шолл не пытался узнать их мнение о том, что они должны найти. Ему достаточно было их энтузиазма. Он заставлял их действовать — и это кружило им головы.
Они знали, что предстоявшая вылазка смертельно опасна, что некоторым, вероятно, предстоит умереть. Они направлялись в кошмарный центр Лондона, на городские улицы. Выход был назначен на раннее утро, и Шолл был бы доволен, если бы к наступлению темноты им удалось добраться до Кэмден-тауна, расположенного всего в двух милях к югу. Это составит полпути. На следующий день — такой же переход, и до темноты они достигнут цели. Таков был план.
Солдаты должны быть надежны — почти все, но процесс отбора был сложен. В миссии было слишком много добровольцев, а мужчины и женщины, которых оставили для поддержания порядка в лагере и помощи беженцам, очень сердились и не желали слушать успокоительную чушь о том, что это-де и есть самая важная работа. Но в конце концов группа была сформирована; Шолл при этом оставался в стороне. Три машины, по шестеро солдат в каждой. Несколько стационарных пулеметов, ракетница, известное число гранат. Шолл во главе отряда из двенадцати солдат и четырех женщин. Большинство из них — профессиональные военные, остальные — молоды и разъярены. Это было элитное соединение. Экипированное бронежилетами и оружием, имевшимся в распоряжении подразделения. Какое-то неопределимое чувство заставило Шолла принять решение, что он не станет узнавать их имена.