Мультиплексы с их хвалеными видеоэкранами и простоватым декором ему и в подметки не годятся. Гомонт родом из той эпохи, когда кино было еще чудом. Это не просто кинотеатр, это собор.
Однако его закрыли, и он обветшал. А потом открылся вновь, под электронные пассажи игровых автоматов в вестибюле. Снаружи две громадные неоновые вывески буквами, бегущими сверху вниз, оповестили район о новой цели существования Гомонта: BINGO.
Едва я понял, что произошло что-то странное, как сразу подумал о тебе. Кажется, я даже не проснулся, когда поезд вошел в Лондон. Помню только, как я сделал из вагона шаг в вечернюю прохладу и как мне стало страшно.
Я не экстрасенс, и у меня никогда не было шестого чувства, но оно было и ни к чему. Чтобы увидеть неправильность происходящего, достаточно было и одного — зрения.
Платформа была предсказуемо заполнена людьми, однако толпа двигалась совсем не так, как те толпы, которые мне доводилось видеть прежде. В ее движениях отсутствовали приливы и отливы, не было привычных течений, ведущих к кассам, доскам объявлений и магазинам. Она не распадалась на фракталы, а была на удивление однородна. Взмах крыла бабочки в одном углу вокзала не отозвался бы ни тайфуном, ни бурей, ни даже сколько-нибудь заметным сквозняком где-либо еще. Глубинная упорядоченность хаоса была нарушена.
По моим представлением, так должно выглядеть чистилище. Гигантская комната, полная неприкаянных душ, которые бесцельно бредут по одному и тому же кругу, погруженные каждая в свое личное отчаяние.
Мой взгляд упал на охранника, он был одинок, как все.
Что случилось? — спросил я его. Он смутился, потряс головой. На меня он не смотрел. Что-то случилось, был его ответ. Что-то… просадка энергии… ничего толком не работает… какой-то… упадок сил…
Толку от него я так и не добился. Но это не его вина. Просто приключившийся с нами апокалипсис был очень неопределенным.
Где-то в промежутке между тем, как я закрыл глаза в поезде, и тем, как открыл их снова уже в Лондоне, полностью отказал какой-то важный организационный принцип.
С тех пор конец света представляется мне буквально. Я воображаю непомерной высоты здание, этакую станцию по выработке энергии духа, внутри которой что-то вдруг заедает, и весь мир в одночасье лишается питающей его силы и связности. Я так и вижу, как трутся, цепляясь друг за друга зубцами, шестерни и колеса неведомой машины, как они перегреваются в процессе, перегрев достигает критической стадии… механизм начинает барахлить, стопорится, и вдруг его сердцевина безмолвно разлетается на куски, заливая ядовитым топливом город и его окрестности.