Вслед отъезжающей машине невольного триумфатора махало все немаленькое семейство. А Павле очередной раз стало стыдно. Раньше вот так ей обо всем этом не думалось. Были враги, были свои, все было просто. А сейчас ей нравились эти люди, но понимая их роль в грядущих бедах, хотелось их всех ненавидеть. Вот только чувства старой коммунистки шли в раздрай от постоянной внутренней борьбы неоперившегося шпионского цинизма и утомленной российско-советской действительностью человечности.
'Ну что, старая лицемерка? Уже про небесную благодать тосты толкать сподобилась! Да?! Да-а… Как же тебя расколбасило-то! Где ж твоя былая прямота и принципиальность? Всего-то, понимаете ли, не захотела она обижать хороших людей. Вот только забыла ты, голубушка, что именно такие вот 'хорошие люди' в Нюрнберге кричали 'Хайль!' той чернявой мелкоусой сволочи. Именно они отправляли своих мальчиков отвоевывать у 'унтерменшей' необходимое добрым германцам 'либенсраум'. И именно они ловили и отдавали в гестапо костлявых беглецов в полосатых робах. И не было им тогда дела до участи других людей. Лишь бы в германском доме был приятный глазу ордунг и полный чулан продуктов. А у кого отняты эти продукты, и кто умер ради этого ордунга, им было наплевать. Неужели же мы все такие?! Нам крикни 'Фас', покажи нам фото якобы убитого врагом ребенка, и мы пойдем убивать, ни о чем, не задумываясь… Стыдно'.
Думы Павлы переливались антрацитовыми тонами. Глаза уставились на дорогу. Позади остались расшаркивания с мафиози и их германскими конкурентами. Машина ехала между ячменных полей в сторону небольшого аэродрома Фрэдди-филд, Павла задумчиво молчала. Терновский резко выжимал и бросал сцепление, словно бы в отместку за чрезмерную самостоятельность напарника. Молчание тяготило обоих, но 'шляхтич' нервничал куда сильнее. Наконец, он не выдержал.
— Адам! Ты можешь хоть сейчас мне честно ответить?!
— Могу… Но ты пока ничего и не спрашивал.
— Просто ответь мне честно. Зачем, ты это сделал?
'Вряд ли этот 'монохромный' пан-товарищ поймет меня. В наши 90-е его бы на денек отправить. Там его монохромный мир, заиграл бы живыми красками. Поглядел, как из колодцев канализации достают трупики убитых маньяками детей. И как отдирают от мостовой задавленных пьяными уродами школьниц. А сейчас… Нет, не поймет этот комсомольский шляхтич моих метаний, ну хоть ты тресни…'.
— Не знаю Анджей… Наверное, затем, чтобы совесть не грызла.
— Только ради этого?! Ради этого ты поставил на карту наши жизни и задание Центра?!
— Брось, Анджей, ничего я не ставил. Я пришел к ним сам от себя. Говорил лишь от своего имени, в том деле ты был вообще не причем. А пока жив хотя бы один из нас, задание остается выполнимым. У тебя ведь есть своя легенда? Вот и не устраивай тут панику с истерикой. Будь ты мужчиной…