— Не… — Она пьяно помотала головой. — Получше — не. Когда пистолет наводит — мурашки в… ну… везде, короче. И там… Сильные. Вот…
Кто-то очень-очень пьяный, гораздо более пьяный, чем даже Реви, пьяно заржал за соседним столиком:
— Македонская, а чё эт тя на малолеток потянуло-то? — Крупный толстый мужик в бело-красной гавайке, озвучив эту умную мысль, заржал из-под проститутки, сидевшей у него на коленях.
— Чё вякнул, козел?! — Реви пальнула впритирку, так, что у обоих — жиртреста и "феечки" — взметнулись волосы.
— Ай! Моя прическа! — Неожиданно низким голосом отреагировала путана. — Реви, ну, зачем же так грубо, а!
Кажется, работница (или работник? есть тут такие… на любителей) койки даже испугаться не успела. Или Реви в нее (него?) регулярно пули посылает.
Но Реви не слушала. С непередаваемым удовольствием она громко поведала всему залу:
— Какие, нах, малолетки! Вот этот беленький ангелочек так меня трахнул, что я вырубилась, нах!
В зале воцарилась потрясенная тишина. Македонская — ни хрена не пьяная, а трезвая, как стеклышко! — широко и ласково улыбалась, с мстительным и непередаваемым удовольствием рассматривая мое пунцовое лицо.
Тихое журчание — кто-то лил пиво мимо рта, себе за шиворот.
У Бао из рук таки выскользнул стакан (разумеется, бармен не может стоять за стойкой просто так — он должен что-нибудь ПРОТИРАТЬ!), но не разбился, а покатился по стойке, докатился до края… и — да! — против законов жанра не попрешь — все-таки разбился!
У русских нервы оказались покрепче. Городничев высказался тихо, емко и кратко, а тот, кого Рита называла Димой, поведал громким шепотом, тоже по-русски:
— Херасе! А по виду и не скажешь! Слышь, Андрюх! Прямо гордость берет за соотечественников, да?
Зал медленно приходил в себя. Опытные наемники, хладнокровные бандиты и безжалостные убийцы смущенно и вполголоса пытались вернуться к прерванным разговорам. Пока получалось так себе. К тому же, общее замешательство усугубляло поведение многочисленных тружениц коек — их взгляды то и дело возвращались ко мне, что-то измеряли, что-то прикидывали… примерялись и, кажется даже, планировали.
А Реви поднесла наполненный стакан к моему лицу, чокнулась с моим носом, наклонилась близко-близко и тихо прошептала:
— Дурачок… ты мог хотя бы тампон вытащить, а?
Глаза ее в этот момент были такие… такие… Что я невольно пообещал, пролепетав:
— Прости, Реви… в следующий раз… обязательно… правда!
Глаза Реви сузились:
— А может, я чего-то не знаю? — Шептала она. — И ты сделал это… жестким и противоестественным способом?