За спиной болтался карабин. Значит, свой брат, солдат. Но зато вид этого солдата был какой-то смешной и несуразный. Конопатую физиономию, чисто рязанских кровей, украшали два оттопыренных, словно вареники, уха. Сам он был какой-то мелкий и кривоногий. В общем, копия солдата Чонкина.
— Ты чо, Миш, в разуме помутился? — испуганно спросил он меня.
— С чего ты взял? — как можно беззаботнее проговорил я.
— Дак вон, мужики бают.
— Я этим мужикам хлебала-то пораскровеню, — невольно подстраиваясь под его манеру говорить, грозно ответил я.
— Ну, во, — заулыбался солдатик, — я так им и ответил. Но если ты сейчас же не явишься к господину унтер-офицеру Батурину, то ходить с раскровененным хлебалом тебе.
Унтер-офицер, насколько я помню, это наш современный сержант. А сержант в армии величина необъятная. Когда-то и я был сержантом. Я шёл следом за кривоногим солдатиком и краем уха слушал его разглагольствования. В моей голове в это время шёл мучительный мыслительный процесс.
«Если это сон, — думал я, — то выскочить из него пока никак не удаётся. А если это так, то остаётся только одно — досматривать его до конца». Хотя где-то в глубине сознания у меня всё больше и больше укреплялась мысль, что не всё так просто.
И проснуться в пещере на Шаман-горе — не получится.
— А Семен Устиныч ногами так и затопотал. Разыщи, Егорша, мне этого обалдуя, — донёсся до меня голос провожатого.
Ну, теперь я знал хоть пару имён. И то дело. Интересно, а как они меня по фамилии кличут? И ещё мне очень хотелось посмотреть на себя в зеркало. Похож я на себя или нет?
— На хрена, говорит, мне в Иркутске этого Манычева навязали? Теперь нянькайся с ним, как с красной девицей. — Выловил я из словесного поноса Егорши полезную для себя информацию.
Так-так, значит, звать меня Михаил, а фамилия у меня Манычев. И то хлеб. После этого я стал внимательнее прислушиваться к болтливому Егорше. А тот, обрадованный тем, что его никто не перебивает, взахлёб молол обо всём, что ни попадя. Мы догнали очередную повозку, гружённую различным крестьянским скарбом. С обеих сторон, держась руками за её края, шли шесть женщин. Лошадь под уздцы вёл крепкий мужик.
— И куды он их тянет, — нервно хохотнул Егорша, — пять девок и баба в семье. Чо он там с ними будет делать? Там ить надо тайгу корчевать. А с другой стороны, куды деватьси? Жребий выпал, никуды не денишьси. А откупиться нечем.
— А что, от каторги можно откупиться? — осторожно забросил я пробный камень, решив, что раз мы идём от Иркутска, то, возможно, конвоируем каторжников.
— Ну, ты и сказанул. От каторги откупиться, — тоненько засмеялся Егорша, — а ить верно. Переселенцы, они чо те каторжные. Ломить придётся от зари до зари. Да ить и наша доля не лучшая. Подневольная, — от веселья перешёл к грусти солдатик.