А вообще, интересная получается вещь. О гордых индейцах и переселенцах Дикого Запада мы знаем практически всё. Об угнетаемых неграх, насильно вывезенных на Американский континент, тоже. А об истории родных мест не знаем ничего. И не потому, что не желаем. Просто сведения об этом до того скудны и неинтересны, словно их кто-то специально уничтожал, чтобы мы не могли гордиться своим родом, своими корнями. Недаром мы — «иваны, родства не помнящие».
Я усмехнулся про себя, вспомнив, что до недавней поры считал, что Хабаровск основал Хабаров. И как велико было моё удивление, когда узнал, что всеми, или почти что всеми названиями населённых пунктов на Амуре и в Приморье мы обязаны генералгубернатору Сибири и Приамурья Муравьёву-Амурскому. Прости нас, Господи, ибо глупы мы в своём невежестве. Интересно, кому это было надо вымарывать из нашей истории целые мощные пласты? Я понимаю, что идёт идеологическая борьба. Что классовые враги спят и видят, как бы сделать нам какую-нибудь пакость. Но при чём тут история? Одно слово, царский генерал? — Вычеркнуть его из истории. Помещик, промышленник, дворянин? — На свалку. Получается, что вместе с грязной водой выплеснули и ребёнка. Может быть, то, что со мной произошло, досталось в наказание за наше невежество?
Задумавшись, я не заметил, как семенивший впереди меня Егорша резко остановился. Едва не сбив его с ног, я недоумённо поднял голову.
Передо мною стоял бравый усатый вояка. Сразу видно — настоящий унтер. Тяжёлый набыченный взгляд был направлен прямо мне в переносицу.
— Где тебя черти носят, солдат? — спросил, словно выплюнул.
— Дак я это, по нужде, — автоматически сорвалась с языка извечная солдатская «отмазка».
— И дёрнул меня чёрт согласиться взять тебя с собой. Какой-то ты не наш. Часом, не разжалованный ли офицер? — недовольно поморщился унтер.
— Никак нет, ваше благородие, — вспомнил я обращение из видимых мною исторических фильмов, — офицером никогда не был.
— Какое я тебе благородие, сволочь? Опять комедь ломаешь? — сплюнул с досады унтер.
Солдаты за его спиной заухмылялись.
Со слов унтера я понял, что Михаил Манычев его чем-то офигительно достал. Это ни есть гут. Под раздачу-то попадать мне.
Но с другой стороны, за прикол в рожу бить не стал. Чего-то опасается. Скорее всего, боится, что я действительно окажусь разжалованным офицером. А это дело-то такое. Сегодня тебя разжаловали, а завтра пожаловали.
— Ну, погодь, до Шилкинского завода осталась пара переходов, а там я тебя определю, — махнул он рукой и повернулся к пятерым солдатам, топтавшимся у него за спиной. — А вы чего скалитесь? Зубам в пасти тесно?