Лицо Марты покрылось красными пятнами, но руки она не отняла. Брегман отвернулся с безразличным видом. Отходя от столика под взвизгивания скрипки, я увидел, как он что-то заказывал официанту. Только по резким его жестам можно было понять, как он взбешен.
Танцор я не очень ловкий. Но тут, как мне показалось, танцевали одни калеки, люди на протезах. Едва ли нормальному человеку удастся так ловко изображать инвалида. Они топтались на месте, вздергивали ноги и переставляли их, как ходули, и снова принимались топтаться. Такой танец под силу и паралитику.
— Чем этот ваш Герберт занимается? — спросил я, попав, наконец, в неторопливый ритм паралитиков.
— Почему мой? — возвращаясь на стезю привычного кокетства, возразила Марта.
— Я сужу не по вас, а по Александру Николаевичу. На него смотреть тяжело!
— Ах, это!.. — Лицо ее увяло, в глазах мелькнуло что-то вроде страха. Но последнее слово должно было остаться за нею, на то она и женщина! — Гордеев знает, что мы с Гербертом старые друзья.
Я часто замечал, что женщины, перестав любить мужа или выйдя замуж без любви, называют его просто по фамилии. Называя мужа так, она как бы говорила: «Я свободна в своем волеизъявлении. Он посторонний человек! Он просто Гордеев! Я лишь по недоразумению ношу его фамилию!» — Вот как разговаривала Марта с этим Гербертом.
— Так чем же занимается Брегман? — беспощадно продолжал я.
— Он талантливый художник! — выпалила Марта.
— Ага, понятно! И для утверждения своей талантливости обновляет иконы в соседней церкви?
— Откуда вы это взяли? — с некоторым испугом спросила она.
— Пока вы танцевали, его приятели заспорили между собой, сколько он содрал с местного ксендза: пятьдесят тысяч или сто… — с легким сердцем солгал я. — Недурная сумма для богомаза! Он «трудится» сейчас в каком-то католическом соборе…
— Это неправда! — строго сказала Марта и остановилась, сняв руку с моего плеча.
Это был отказ от танца. Но он меня больше обрадовал, чем огорчил. Значит, в душе этой женщины была настоящая любовь к искусству. И лжи она, наверно, не прощает.
Я шел рядом с ней к столу, за которым нас ожидали, разглядывая с некоторым злорадством: ведь там видели, как она отказалась танцевать. Только Гордеев все не поднимал глаз. Но на тех мне было наплевать. И я бросил последний камень:
— Впрочем, ваш муж тоже переписывает иконы и, кажется, недурно на этом зарабатывает, — безразличным тоном промолвил я.
Марта даже приостановилась, лицо у нее побледнело, глаза стали темными, в них засверкали искорки.
— Плохо же вы относитесь к искусству. И хорошо, что ушли от него! — презрительно швырнула она прямо мне в лицо. — Александр Николаевич — лучший реставратор картин! — Тут она вспомнила имя и отчество мужа.