— А что, ваш Коночкин непобедим? — спросил Чащин, стараясь попасть в тон коллегам.
— Во всяком случае, в следующий раз советую вам стрелять по нему не из пращи, а из бронебойной пушки, — сказал фельетонист.
— Следующего раза не будет, — авторитетно заявил репортер. — Если вы его не убили — значит, будете убиты сами! — Он потряс в воздухе пальцем, прислушался к чьим-то шагам в коридоре и ринулся к двери. — Наше сочувствие с вами! — трагическим шепотом сказал он и выскочил за дверь.
— Неужели этого Коночкина так боятся? — насмешливо спросил Чащин у фельетониста.
Тот потер свой толстый нос и холодно ответил:
— Кому нечего терять, тот может смеяться. А для нас газета — все!
Напыщенный тон в соответствии с явным страхом, который выражали бегающие глазки, был так смешон, что Чащин не мог не улыбнуться. Фельетонист рассердился:
— Подождите до вечера. Похороны будут объявлены особо…
— Это еще вопрос, кого придется хоронить! — самонадеянно ответил Чащин.
Он понимал, что его хвастовство неубедительно, но очень уж не понравился ему страх этих коллег.
Фельетонист, покачав головой, нырнул за дверь.
После этого в темную комнату заглянули две девушки и исчезли, ничего не сказав. Но Чащин долго еще слышал их шепот в коридоре. И хотя этот шепот раздражал, он не выглянул за дверь, чего, как видно, они ждали.
Больше никто не появлялся до обеда. Но как только прозвучал звонок, возвещавший перерыв, на пороге темной комнаты показался Гущин.
— Где снимки? — голосом, не предвещавшим ничего доброго, спросил он.
— Какие снимки? — удивился Чащин. Предполагая новый розыгрыш, он на всякий случай перешел в нападение. — Я их отдал Коночкину.
— Пропал! Пропал, как швед под Полтавой!.. — вскрикнул Гущин и схватился за голову. — И черт меня дернул связаться с этим тихопомешанным! — Тут он обрел грозное спокойствие и, напирая довольно внушительным животом на стол, за которым укрылся Чащин, холодно спросил:
— Ты объяснил ему, что эта блажная мысль пришла в голову именно тебе, или сослался на мое добровольное участие?
— В чем дело? — строго спросил Чащин.
— О несчастный!.. — возопил Гущин, на которого, казалось, ничто больше не действовало. — Ты читал приказ?
— Какой приказ? — недоуменно спросил Чащин.
— О тебе приказ! О тебе!.. Удивляюсь, почему моего имени нет в этом приказе! Наверное, товарищ Коночкин еще не придумал мне казнь. Но он придумает!..
Чащин вышел из-за стола и схватил Гущина за плечо.
— Повремени немного со своей истерикой. Какой приказ?
— Он еще спрашивает!.. — с отчаянием в голосе воскликнул Гущин и потащил приятеля за дверь.