Она провела пуховкой по лицу, стирая горячую краску, но ничего не добилась, с сожалением оглядела уютную свою каюту и вышла на палубу. Ну, так и есть! Матрос у штурвала взглянул на нее так проницательно, словно хотел сказать: «Ага, попалась!» Она отвернулась и боком прошла до капитанской каюты.
Из каюты капитана слышался тот же вальс. Значит, капитан уже знал все!
— Товарищ капитан, — подчеркнуто официально начала Виола, — я прошу вас списать меня с судна!
Капитан стоял, не спуская с нее глаз. Шишковатое лицо его все в ямках и рытвинах, будто за сорок лет стояния на мостике морские волны размыли его, сделав похожим на рельефное изображение какого-нибудь уголка побережья, медленно багровело. В глазах, небесно-голубых обычно, появился темный блеск.
— Струсила! — спросил он так громко, будто вокруг свистел шторм.
Виола с ужасом подумала, что первый помощник и штурвальный, находящиеся на мостике, услышат каждое слово. С человеком, наделенным таким голосом, нельзя разговаривать по секрету.
— Но мой отец… — нерешительно сказала Виола.
— А бис ему в ребро, тому батькови! — загремел капитан. — Я з им познайомился ще тыждень. Цен батько дуже шановный, та не за всякий шан выпьешь пива жбан. За йего я пить бы не стал!
— Но ведь команда будет говорить…
— А они умнее тебя, Варечка! — сказал капитан, и Виоле ничего не оставалось, как уйти обратно.
Она и в самом деле не заметила, чтобы отношение к ней команды и рыбаков в чем-нибудь изменилось. Никто не высказывал ни жалости, ни злорадства. Сейнер ходил по дальним квадратам, продукцию сдавал на плавучие базы, к берегу не выходил ни разу, и две недели Варя, — теперь она даже в мыслях называла себя только так, — жила одними радионовостями. Отец не послал ей ни одной радиограммы: видно, отбивался от Чащина или передавал дела. Варя понимала, что остаться на своем посту после такого разгрома ему не удастся.
В передачах по радио отца называли еще несколько раз, но теперь его имя было в целом списке. Вторым всегда шел сосед по гостинице директор Мылотреста, потом к этим именам присоединили имя бывшего жениха Вари Коночкина, затем имя какого-то директора Маслозавода — одним словом, даже непосвященный человек мог понять, что в городе идет большая борьба. И все это началось с Чащина! И с нее! Не подскажи она Чащину, как найти редактора газеты, не предай она отца… Но Варя тут же спохватилась. Разве это предательство? Предательством было то, что она, догадываясь о плохой работе отца, молчала, терпела, делала вид, что это ее не касается. Нет, Варенька, касается! Да еще как касается!..