К сожалению, когда возвращаешься домой, в щель не посмотришь, ворота всегда нараспашку. Да и обзора всего ничего.
В итоге красномордый вышел из своего подъезда и направился прямо к ней, приветливо помахивая рукой, как старой подружке. Спросил еще издалека, не здороваясь:
– А машина где?
Пробормотала:
– Оставила возле работы.
Хотя не обязана была перед ним отчитываться. И здороваться не обязана. И даже узнавать.
– Это вы с новым мужем вчера вечером были? – спросил сосед. Не дождавшись ответа, добавил: – Хороший парень. Одет прилично. И не пьет, как тот, верно? Я бы с ним, пожалуй, познакомился. Надо будет как-нибудь к вам по-соседски зайти. Шестнадцатая квартира, я правильно помню? На четвертом этаже?
И пока Ингрида стояла, не в силах двинуться с места, судорожно, шумно втягивала в себя воздух, внезапно ставший почти непригодным для дыхания, склонился к самому ее уху, прошептал интимно, как мог бы только бывший любовник:
– А новый муж знает, что случилось со старым? И что по этому поводу думает? Нам с ним есть о чем поговорить.
Хорошо, что Лешка работал допоздна и не застал ее ревущей от горя, стыда и ужаса. Хорошо, что предугадал отсутствие ужина и принес пиццу, огромную, как автомобильное колесо. И совсем хорошо, что вернувшись, открыл дверь своим ключом, потому что звонок Ингрида отключила. Непросто было бы объяснить, почему. Ну, то есть просто: «К нам собрался зайти сосед. Нет, я его не приглашала, он сам решил». Но тогда, конечно, придется рассказывать все с начала.
Ладно, черт с ним, давным-давно пора рассказать.
Для храбрости открыла бутылку вина, разлила его по бокалам, но выпить как-то забыла. И кусок пиццы лежал на тарелке нетронутый. Лешка встревожился, но с вопросами лезть не стал, только смотрел выжидающе. Знал, что ее лучше не торопить.
– Никогда тебе не рассказывала про Йонаса, – наконец сказала Ингрида. – В смысле, про моего быв… покойного мужа. Не потому, что какая-то тайна, просто очень тяжело лишний раз вспоминать.
– Ну и не рассказывай, – ответил Лешка. – Факты я, если что, и так знаю. А обо всем остальном имеет смысл говорить, только если от разговоров тебе станет легче. Но я догадываюсь, что нет.
– Знаешь… факты? Откуда? – пробормотала Ингрида, ушам своим не веря, еще не понимая, что это для нее означает, и как в связи с этим себя вести. Радоваться? Сердиться? Обижаться? Стоп, погоди, почему, на кого обижаться? Что за бред.
Только теперь поняла, какой была дурой, думая, будто кроме нее и полиции никто не знает обстоятельств Йонкиной смерти. Такое захочешь – не скроешь. Как только в голову могло прийти?