— А когда в Москву? — прервал его Эди.
— Завтра суд. На следующий день после доклада Тарасову можно будет и лететь. Билеты на тебя и Лену Юра уже заказал.
— Но доклад, вполне возможно, потребуется сделать и завтра, после суда, — поправил коллегу Николай.
— Нет проблем, можно и завтра, — согласился Артем, бросив на Эди вопросительный взгляд.
— Понятно, мне нужно будет до этого переговорить с «Иудой» для укрепления мотива его сотрудничества с нами, а также обеспечить Елене встречу с ним, чтобы он в свою очередь мог укрепить ее в этом же плане.
— Юра на этот счет уже имеет поручение, — заметил Николай. — Главное, чтобы суд не выкинул каких-нибудь фортелей.
— Все будет нормально, советский суд — самый гуманный суд, не накажет шпиона больше, чем его попросили партийные инстанции, — вновь сыронизировал Артем.
Обсудив в течение часа за чаем и другие вопросы, касающиеся разработки «Иуды» и других объектов заинтересованности контрразведки, Эди вернулся к Юре, и они поехали в гостиницу.
Судебное заседание, проходившее в здании горсуда, было малолюдным. Объяснялось это тем, что оба подсудимых не имели в Минске родственников, которые могли бы посочувствовать им в несчастье. В отличие от Шушкеева, с которым никто даже и не пытался обмолвиться словом, поддержать, поболеть за Бизенко пришел его приятель Кореповский, который среди остальных выделялся своей внушительной внешностью и активностью. Он периодически кивал ему головой, ободряя таким странным образом, и бросал при этом грозные взгляды на Шушкеева, сидящего за арестантской перегородкой между двумя атлетически сложенными надзирателями, как бы пытаясь тем самым сказать, мол, смотри у меня, не вздумай обвинять хорошего человека. Но Шушкеев делал вид, что не замечает этого и безучастно наблюдал за тем, что происходит в зале. Правда, он не упустил возможности обменяться долгим взглядом с бодрящимся Бизенко. Значение этих взглядов могли понять только они сами да Эди, наблюдавший за этим молчаливым разговором двух матерых шпионов, которые с его участием заранее предопределили свои роли в открывающемся судебном процессе.
В последующем внимание Бизенко полностью было занято Еленой, которая неотрывно смотрела на отца, и Эди, пытавшегося своим напускным равнодушием подчеркнуть, что волноваться ему нет оснований. Да и выражение лица Бизенко и то, как он держался, должно было говорить дочери, что все идет по плану. Несомненно, он внутренне страдал и переживал, где-то даже боялся, но поделать ничего не мог. Ему оставалось ждать и надеяться, что он и делал стоически.