Прежде чем подойти к тайнику, Ат Сефор снова огляделся по сторонам.
Ничего подозрительного он не заметил, но какое-то смутное беспокойство шевельнулось в его груди. Он прочел охранительную молитву и вынул из стены надгробья камень.
Золото было на месте.
Жрец перевел дыхание, вернул на прежнее место вынутый камень и пустился в обратный путь.
Ему нужно было спешить – следовало вернуться в Дом Чисел до утренней молитвы, чтобы старший жрец, строгий Шаамер, не заметил его отсутствия и не поднял тревогу.
К счастью, дорога теперь была гораздо лучше видна, и Ат Сефор прибавил шагу, больше не опасаясь сломать ногу на крутом каменистом склоне.
Вскоре впереди, за поворотом тропы, снова показалась жалкая лачуга старой знахарки.
Ат Сефор приблизился к ней, наклонился, чтобы не ушибиться о низкую притолоку и заглянул внутрь, громко проговорив:
– Ну, вот и я, старая! Видишь, я не обманул тебя и быстро возвратился. А все потому, что твое зелье творит настоящие чудеса! Я чувствую, что мог бы не спать еще две ночи и пройти пешком половину Западной пустыни.
Старуха ничего не ответила.
Она молча сидела перед жаровней, привалившись спиной к глинобитной стене своей хижины.
– Никак ты заснула, старая? – весело воскликнул жрец. – Тебе и самой не мешало бы выпить немного своего зелья!
Ат Сефор чувствовал, как кровь бурлит в его жилах, и вправду готов был к новым подвигам. Он вынул из-за пазухи мешочек с золотом, потряс им в воздухе, заставив звенеть, и проговорил:
– Ну как, твой сын все еще спит? Я не стану дожидаться его пробуждения, мне пора возвращаться в храм. Передай ему это золото, когда проснется.
Однако и на этот раз старуха не пошевелилась.
В сердце Ат Сефора шевельнулось беспокойство: золото действовало на старую знахарку, как мед на диких пчел, и она не могла остаться спокойной, услышав заманчивый звон драгоценного металла.
Жрец шагнул вперед и наклонился, чтобы заглянуть в лицо старухи.
Она была мертва. На морщинистом, загорелом до черноты лице застыло выражение ужаса. Особенно страшными показались молодому жрецу широко открытые глаза, светившиеся в полумраке хижины, как два черных камня.
На краткое мгновение Ат Сефор словно попал во власть каких-то темных чар. Он не мог пошевелиться, не мог ничего сделать, не мог вымолвить ни слова.
С трудом преодолев этот транс, он попятился и уронил на каменный пол хижины горшок с какой-то резко пахнущей жидкостью. Звон бьющейся посуды и резкий неприятный запах словно разбудили его. Схватив смолистую ветку, жрец зажег ее от углей, тлевших в жаровне, и поднес пылающий факел к лицу старухи, чтобы лучше его рассмотреть.