Марго удивленно взглянула на старушку. Просто невероятно, что у Артура такая мама. Хотя, если присмотреться, черты ее лица чуть напоминают его, и форма глаз точно такая же, и даже цвет. Но как эти глаза отличаются от глаз Артура — в них лишь мелочная забота о хлебе насущном и о своих близких. Те глобальные проблемы, которые, вероятно, делают несчастным ее сына, ей наверняка непонятны вообще. Типичная домашняя хозяйка, персонаж совершенно неинтересный и весьма распространенный.
— Ну, Наденька, рассказывай, как у Артура прошел первый день работы, — попросила Вера Анатольевна. — Я так волновалась за него Вдруг студенты не стали бы его слушаться. Он такой впечатлительный, мой сынок. Как все было?
Марго усмехнулась. Ее рассмешила такая заботливость. Она даже не смогла сдержаться и хихикнула.
— Не смейтесь над глупой старухой, Маргариточка, — сказала Вера Анатольевна, ничуть не рассердившись на Марго. — У Артура были очень серьезные неприятности. Он ведь должен был остаться работать в Москве после окончания института, но поссорился там с ректором и вернулся домой. Он долго не мог прийти в себя и стал пить. Я так боялась за него. Он ведь очень гордый и не соглашался на работу, которая, как ему казалось, была ниже его достоинства. Я сколько раз говорила ему, чтобы он пошел работать в школу с детишками. Это ведь так интересно — учить малышей рисовать. Но он и слышать ничего не хотел об этом.
Марго опять усмехнулась. Где же такой бабусе понять человека с высокими устремлениями.
— А что произошло у него в Москве? — спросила она.
— Я плохо понимала то, что он рассказывал, — начала старушка. — Но вроде бы его картины чем-то не устраивали профессора. Артур говорил, что профессор был человек старый и не принимал нового искусства. Хотя Артур и рисовал лучше всех, ректор настоял на том, чтобы его не оставили в институте.
— Артур Викторович сказал, что профессор был ретроград, а он сам рисует в стиле модерн, и на защите диплома они повздорили по вопросам истинного направления в искусстве. Если бы Артур, как и настаивал ректор, извинился перед ним, дело бы замяли, но он не хотел предавать своих принципов, и ему пришлось уехать, — дополнила рассказ Веры Анатольевны Надя. — Но я тоже плохо разбираюсь во всех этих тонкостях…
— Что же тут непонятного! — фыркнула Марго. — Ну ладно, я пошла домой. Мне пора. — Разговаривать с Верой Анатольевной ей было неинтересно.
Когда на следующий день Марго, волнуясь, пришла на занятия по живописи, Артур ни словом не напомнил ей о происшедшей между ними размолвке. Он стал более внимателен к ней, обращаясь с безразличной галантностью, но уделял ей ровно столько же времени, как всем остальным, словно засекал время по часам. Даже около Николая он не задерживался дольше, чем у других. Но это было ему и не нужно: Николай ведь ходил в его мастерскую. А Марго чувствовала, что влюбляется в Артура все сильнее, все в нем казалось ей верхом совершенства: и держащая карандаш рука с тонкими длинными пальцами, и изящное запястье, легко скользившее вдоль листа, и даже его безразличие. Она столько уже знала о нем, даже познакомилась с его мамой, но от этого ничуть не приблизилась к нему. Ни на этом занятии, ни на следующем Марго не продвинулась вперед ни на шаг. И это было так странно — со всеми другими мужчинами этого времени ей хватило бы, чтобы выслушать объяснение в любви и даже предложение женитьбы. Тогда Марго решила действовать более решительно: ей пришло в голову проследить за ним по дороге домой, а потом, как бы нечаянно, столкнуться с ним в троллейбусе и ненавязчиво напроситься к нему в гости. Можно разыграть сценку, будто бы ей стало плохо, и он сам будет вынужден пригласить ее. Только нужно будет сделать это в тот миг, когда он соберется выходить на остановке, чтобы оказаться около его дома. А чтобы он не заподозрил, что она подстроила это нарочно, нужно взять с собой Надю, а потом как-нибудь отделаться от нее.