После сообщения о новых обысках, арестах, судах новые люди уже не только в Москве, Ленинграде, но и в других городах выступали в защиту преследуемых.
* * *
Вокруг нас звучали разные, совершенно противоречивые голоса. Преуспевающий литератор, член партии, недавний поборник "оттепельного прогресса", говорил убежденно:
- И чего вы трепыхаетесь? Неужели ты не понимаешь, что вся система против нас? Все, сверху донизу, насквозь - неисправимая сталинщина. По сути - настоящий фашизм. Тут никто ничего не может изменить... На что надеяться? Не знаю. Может, катастрофа какая произойдет... А наше дело - сидеть за своим столом и писать, писать и для заработка, и в ящик, для потомков. Как говорил тут один, "утром пишу нетленку, а вечером - гонорар".
Другой литератор, тоже весьма "прогрессивный", тоже член партии, поучал меня:
- Ты все-таки безнадежный марксист, нестареющий комсомолец тридцатых годов. Толкуешь о социальных противоречиях, классах, сословиях, международных связях. Неужели ты не понимаешь, что в мире идет борьба рас и держав. Китайцы всегда были и будут враждебной нам расой, они враждебны европейцам, враждебны белым, враждебны русским. И нам предстоит война расовая, а не классовая... А на Западе державы борются за политические сферы влияния. Наше государство - национал-социалистическое. Все, что мы пишем в газетах и говорим на собраниях, заведомая брехня, и мы все это знаем. Твои надежды на Чехословакию были пустой утопией. Там - наша сфера влияния, и ее нельзя уступать. И все ваши письма, заявления, декларации, вся болтовня о правах человека - вредная суета. Вредная, потому что отвлекает многих честных, толковых людей от реально полезной деятельности. Вредная, потому что пугает и раздражает власти, а из-за этого усиливаются репрессии, усиливается КГБ. Вредная, разумеется, и вам самим... Государство у нас поганое, но лучшего мы с тобой не придумаем.
Молодой ученый-естественник гордился тем, что ни он, ни его семья никогда не признавали советскую власть. Он с детства исправно ходил в церковь, был сведущ в богословии, знал много стихов, любил Пастернака, Мандельштама, Солженицына, Н. Я. Мандельштам, читал самиздат и тамиздат. Он не подписал ни одного из писем протеста, ни разу ни за кого из преследуемых не вступился. Но он сожалел, что Сахаров "слишком либерален", он решительно осуждал не только советский режим, но все виды социализма, сомневался в демократии: "России, во всяком случае, она не нужна". В 1970 году он ездил в научную командировку в Чехословакию, а потом говорил: "Нация швейков, показали им танки, и они уже приспособились".