— Надо стараться не думать об этом, — сказал Илья. — Жить все равно хочется.
— Да… — Саня вдохнул вечерний воздух, вливавшийся в открытую форточку. За окном начиналась не улица, а даль, бесконечность, которая была непонятна, но звала его, ибо никогда еще он не был так полон тревожного, бессознательного ощущения бытия. Он рос, тянулся вверх, все еще летал во сне.
— Если хочешь, оставайся с нами, — сказал он. — Только… на войну возьмут.
— Так или иначе возьмут. Я не боюсь… Как хорошо мама поет!
Во дворе играла шарманка на мотив: «Разлука ты-ы разлука, чужая сто-о-рона…» Попугай шарманщика вытягивал из ящика билетики с предсказанием счастливой судьбы, и женщины брали билетики из его клюва.
4
Илью провожали всей семьей. Братьям — развлечение: сутолока, вокзальные огни, много цветов. Да и проехаться на извозчике — это бывает не каждый день. А главное, Илья опомнился, выбросил блажь из головы.
У магазинов кое-где выстраивались хвосты. Ушла в прошлое пора, когда рыбы дешевой, даровой было хоть завались, и хлеб дешевый, и вишню да желтослив для варенья за гроши покупали двуручными корзинами, и молока да творога бери за копейку! Все дорожало. А спекуляция… Спекулянтов в газетах называли мародерами тыла, негодяями, немецкими агентами, «„патреётами“ из буржуазной среды», и иным запрещали проживание в Астрахани, которая была объявлена н а п о л о ж е н и и ч р е з в ы ч а й н о й о х р а н ы. Но в тех же газетах говорилось, что спекулянты покрупней отделываются штрафом или тремя месяцами тюрьмы, а взяточники — удалением со службы. Гуляева исподволь сушила сухари: времена наступали смутные.
Илья уезжал невеселый, хмурился. Володе этого было не понять: ехать куда бы то ни было — лучше ничего нет! Но при этом он вновь вспомнил Шурочку…
Дорогой Илья все же старался отвлечься, стал задирать Володю, тот в ответ тузил его кулаками, и братья заулыбались.
— Скажи, чтоб мать слушались, — сказала мать, когда они остановились у вагона.
— Мать слушайтесь, — уныло повторил Илья. — Они меня «теткиным сыном» зовут, — пожаловался он. — Знали бы, как жить у чужих!
— Ладно, Илюшка, не сердись, — сказал Санька. — Нам сочинение на дом зададут, а ты далеко. У тебя слог хороший.
Санька не льстил. Илья был великий мастер писать сочинения. Он и письма присылал такие, что они порой трогали даже закаменелые сердца братьев.
— Ну, пиши нам, Илюша, хоть раз в неделю, — сказала мать.
— Ладно, — он смотрел по сторонам, будто ждал кого-то.
— Береги себя, — наставляла мать.
— Ну понятно…
По перрону бежала девушка. Вова узнал ее. Та самая гимназистка.