— Если желаете, зайдите погреться.
А барышня словно того и ждала:
— Мне очень нравится у вас. Зайдем, папа. Ну, зайдем же!
Однако разговора с учителем у матери не получилось. Вовка, который накануне доказывал, что теперь вокруг этого Распутина много можно наплести, особенно в заголовках, или «шапках», как их называют в конторе, орал за стеной:
— «Новые подробности убийства Распутина»! «Тайны убийства Распутина»! «Кто были родители Распутина?»!
Алексей громко поддразнивал:
— Раньше умней придумывал, когда контору держал!
Матери пришлось выйти унять обоих. А когда вернулась в зал, учитель заметил, что детей надо, держать строго, влияние отовсюду дурное, и она подумала: было бы у тебя четверо, посмотрела бы я, как ты их держишь!
При отце и Верочка была сдержанней и, отчасти чтобы замять неловкость, вежливо осведомилась, есть ли письма от мужа. Мать ответила: от Ильи писем нет, а от мужа есть, из госпиталя: немецкая пуля прошила ему мякоть ноги, и это, по его словам, даже облегчение — с легким ранением полежать в госпитале. На самом деле она смягчила выражения мужниного письма; письмо было злое, и там многое надо было читать между строк, например о том, что после госпиталя ему, Гуляеву, снова под пулями расхлебывать кашу, которую не он заварил… Но после этих ее слов обеим вновь стало неловко, потому что учитель заметил сухо:
— Кто-то должен защищать отечество.
Матери подумалось: наверно, трудно Верочке с вдовцом этим, сухарем.
Сухарь тем временем разглядывал через оконное стекло громадного идола из снега, слепленного во дворе Алешкой. Идол был страшный: желтые стеклянные глаза, ощеренные зубы железными гвоздями торчат, ногти огромные, нарезанные из жестяной банки, и поперек груди буквами для галош: «Бог войны». Учитель спросил, кто слепил такого, мать ответила: «Сын» — и начала накрывать на стол. Гость, однако, не унимался:
— А вы не думаете, что зайдет городовой и разнесет творение вашего сына на куски?
— В наши дворы городовой не захаживает. Тут, мол, рядом с порядочными гражданами разбойники проживают.
Вошли Вова с Алешей, за ними Саня с котелком в руке — дети свели дружбу с солдатами местного гарнизона и хаживали к ним за гречневой или пшенной кашей: голодновато стало в городе. Саня, увидев Верочку, смутился, пробормотал:
— Скоро будем рождество справлять.
— Под малиновый звон, — вставил Алексей.
— К дяде Осипу пойдем, Алешка говорит, это наш дядя устроил мировую войну, — сказал Вова.
Мать осторожно глянула на учителя. Тот усмехался, глаза были острые, в лице читалось: разбитные, но — улица!