– Дело в том, что я не поплыл вместе с ними. Мы очень сильно поругались с женой, а потом и с моим лучшим другом Максимом Полянским, замечательным человеком и архитектором, но никак не мореплавателем. Я ушёл из дома, не мог оставаться больше в этом гнилом обществе. Извините за такое выражение. Весь оставшийся день я ходил не пойми где, обижался на жену, на Максима. Понимаете, в тот вечер я действительно был одинок, серые мысли постоянно лезли в мою голову. Я никак не мог…
– Простите, что перебиваю. А из-за чего вы поругались? – перебил Борода рассказчика, который кое-как говорил о столь печальной истории.
– Я не могу вам это сказать. Это очень личное.
– Хорошо. Продолжайте! – с энтузиазмом ответил Борода.
– Ну так вот… Вечером я пришёл домой уставший, дома почему-то никого не было. В тот момент я сильно обрадовался, ведь не было больше ни жены, ни друга. Моё дикое одиночество сразу же пропало, я как цветок расцвёл вновь. Обычно я не вижу ничего прекрасного в мире, но тут мне показалось, что всё, что я вижу – это чудо: и сады, и небо, и даже сырой и прогнивший дом. Вскоре я лёг спать, мой сон был сладок. Но моему покою помешал телефон, который звонил длительно и надоедливо. Нехотя я подошёл к нему, взял трубку и услышал беспокойные слова: «Корабль „Закат“ потонул, людей, которые были на борту, в живых не осталось, причина не определена». – Евгений Дмитриевич остановился на минуту, а потом вновь стал рассказывать. – И тогда я понял, что их не было дома целый день, потому что они уплыли без меня, хотели уплыть далеко и надолго. Мне кажется, что их погубило неумение обращаться с кораблём, море то у нас бушующее, хотя это может быть что угодно, но не мне, дураку, рассуждать. Тогда ещё я винил жену, мою Светочку, винил лучшего друга, а на самом деле в той ссоре был виноват я и никто другой. После такой трагедии я продал дом, не хотел больше смотреть на вещи, которые напоминали бы мне о них, а полученные деньги храню в одном секретном месте. – Мужчина перестал рассказывать и раздавил ногой папиросу.
– Честно говоря, за всё время, что я путешествую, такую грустную историю слышу в первый раз. Мне очень жаль, что так получилось, но, к сожалению, уже ничего не исправить и не вернуть. Простите, а дети у вас есть?
– Да, был Петруша, сынишка мой родимый, но он сильно болел. Хронический бронхит погубил: лёгкие не выдержали. А ведь ему всего было тринадцать лет. Я его обучал искусству мореплавания, чтобы хоть на время он забывал про болезнь, но всё впустую, – Евгений Дмитриевич вытер с лица ещё одну маленькую слезу, а потом из своих брюк достал фотографию с изображением улыбающегося мальчика в морской фуражке. – Он до сих пор мне снится, а эта единственная фотография, которая осталась после его смерти.