Через час они одолели перевал, спустились мимо Лысых Холмов в узкое изогнутое ущелье и вышли на крутой широкий откос, ведущий к ручью Дикобраза. Малыш, шедший впереди, вдруг замер на месте, и Смок криком остановил собак. По откосу медленно, еле волоча ноги, поднималось странное шествие, растянувшееся на добрую четверть мили.
– Плетутся, как на похоронах, – заметил Малыш.
– И ни одной собаки, – сказал Смок.
– Верно. Вон двое тащат нарты.
– А там один упал, видишь? Что-то неладно, Малыш. Смотри, тут не меньше двухсот человек.
– Шатаются все, как пьяные. Вон еще один свалился.
– Целое племя. И дети.
– Смок, а ведь я выиграл, – объявил Малыш. – Вот оно, предчувствие, тут и спорить нечего. Это оно самое и есть. Ты погляди: прямо толпа мертвецов!
Заметив двух путников, индейцы с диким воплем радости ускорили шаг.
– Что и говорить, они порядком выпили, – сказал Малыш. – Видишь, так и валятся с ног.
– Посмотри, какое лицо у этого, впереди, – возразил Смок. – Они голодные, вот что. Они съели своих собак.
– Как же быть? Удирать, пока целы?
– И бросить нарты и собак? – с упреком сказал Смок.
– Если мы не удерем, они нас слопают. Смотри, до чего они голодные… Эй, приятель! Что с вами стряслось? Не смотри так на собаку. Она не пойдет в котел, понятно?
Индейцы, шедшие впереди, окружили их, послышались стоны и жалобы на непонятном наречии. Ужасное, фантастическое зрелище, подумал Смок. Никаких сомнений, это голод. Лица у индейцев были страшно исхудалые, с глубоко ввалившимися щеками, – не лица, а обтянутые кожей черепа. Все новые и новые живые скелеты подходили, теснились к Смоку и Малышу, и наконец эта дикая орда окружила их сплошной стеной. Одежда из шкур, вся в лохмотьях, была изрезана ножом, и Смок быстро понял почему: он увидел, как тощий, высохший ребенок, привязанный к спине матери, сосет и мнет беззубыми деснами грязную полоску оленьей шкуры. Другой мальчуган усердно жевал обрывок ремня.
– Назад! Не подходите! – завопил Малыш, вновь переходя на английский после безуспешных попыток объясниться при помощи немногих известных ему индейских слов.
Мужчины, женщины и дети, шатаясь и покачиваясь на нетвердых ногах, обступали их все теснее, отовсюду смотрели обезумевшие глаза, слезящиеся от слабости и горящие алчным огнем. Какая-то женщина со стоном шагнула мимо Малыша, повалилась на нарты и жадно вцепилась в них. За ней последовал старик – задыхаясь, ловя ртом воздух, он трясущимися руками пытался развязать ремни и добраться до тюка с провизией. Молодой индеец с обнаженным ножом в руке тоже кинулся было к нартам, но Смок отшвырнул его. Толпа все напирала, началась свалка.