На улицах Орволла тихо и жарко — лето, каникулы, и мне видится необходимым научить Линду лазать по деревьям. Она больше не боится высоты, она похудела и чуточку подросла, но не стоит слишком уж ликовать, ведь когда дела идут на лад, легко впасть в эйфорию; в нашей семье не торопят события, мы готовы к самому худшему и вполне рады и довольны, если, например, просто удается провести самый обычный вечер перед телевизором и при этом у Линды не случается рецидива, как мамка называет отголоски ее прежней жизни.
Но Линда действительно окрепла. Когда мы упражняемся на раме для сушки белья перед нашим корпусом, она может не только провисеть на руках восемь секунд, но даже и подтянуться, два-три раза, а то и четыре, только потом срывается, а я ее ловлю. Линда полагается на меня: я всегда ее ловлю, мне нравится, когда на меня полагаются.
— Щекотно, — говорит она.
Когда я встаю на чугунную скамью и помогаю ей дотянуться до перекладины рамы, она уже сама может сесть на перекрестье между сушилками первого и второго корпусов и, труся, высидеть там четыре-пять минут, цепляясь за веревки. Все дни наши. И Фредди I. Фредди I тоже никуда не уехал, он большой и тяжелый, лазает он неумело. Но может на руках пройтись вдоль всей рамы, так что сушилка трясется и раскачивается, как такелаж парусника в шторм. А поскольку на перекрестье сидит Линда, он, сложив руки под головой, ложится на спину на бетонные плиты внизу и предлагает ей спрыгнуть ему на живот. Она не решается.
— Ну давай, — говорит Фредди I. — Это не больно.
Линда раздумывает, а у меня возникает подозрение, что Фредди I улегся так, чтобы ловчее было заглядывать ей под платье в желтых цветочках. Я предлагаю ей лечь на живот и скользить вниз по шесту, а уж когда не сможет больше держаться, разжать руки. Она так и делает и, неуклюже потрепыхавшись в воздухе, еще метра полтора летит вниз, пока не плюхается с размаху сандалиями на пузо Фредди I; тот заходится кашлем и багровеет лицом как раз в тот момент, когда из бомбоубежища выходит с шезлонгом и двумя женскими журналами мамка в солнечных очках.
— Что еще за глупости! Финн, чем вы тут занимаетесь?!
По лицу Фредди I видно, что он хотел было выступить в мою защиту, но не может издать ни звука. Мамка, испуганно озираясь, чтобы понять, не следит ли за нами из окна или, может, с балкона мать Фредди I, подбежала к нему, помогла ему подняться и сесть на чугунную скамью, куда обычно ставили корзины с бельем. Но мать Фредди I вообще ни за чем не следила: она спала, отец Фредди I работал на стройке, а старшие сестры уехали в лагерь. Фредди I ехать наотрез отказался; он хотел отдохнуть дома, на своей улице, когда здесь нет его мучителей, потому что они разъехались по этим дурацким лагерям, и это и были для Фредди I настоящие каникулы.