Это был Новый Колизей.
Так он и назывался; простое имя запоминалось и беззвучно говорило за себя. Чтобы возвести оный, потребовались десятки дней, сотни рабочих и рабов и тысячи, миллионы монет.
Три высоких вместительных секции одних размеров делили Колизей внутри на три же части. В первой секции, внизу, сидели правители; во второй, срединной, – богатеи, олигархи; последнюю, технически выше предыдущих, занимали очень богатые и влиятельные люди, не способные, однако же, по показателям этим тягаться с истинными владельцами мира и покровителями-руководителями людей.
По-настоящему колоссальная арена превосходила диаметром «сцену хлеба и зрелищ» первоначального, наиболее известного Колизея; впрочем, старому, как вполне понятно, предстояло подвинуться и уступить место Новому. Так было и так будет.
Это знали все.
Вход на дебютное представление организатор, для всеобщего блага решивший остаться неузнанным, сделал бесплатным, что, тем не менее, всячески и сторицей искупалось новостями и вестями, слухами и сплетнями, начавшими рождаться ещё задолго до представления и даже до строительства Новум Колоссеум. Когда лучшие строители – из сильнейших, умнейших и исполнительнейших – клали камни в основание будущей Арены Арен, уже тогда передаваемые полуголосом и загадочным шёпотом известия поползли по Риму и его окрестностям. Novum Colosseum воздвигли в сердце столицы мод и впечатлений, в её непосредственном центре. На представление допускались исключительно высочайшие; средний класс и бедняки оказались вынуждены простаивать ноги за пределами божественно белой, сверкающей девственной чистотой арены.
Облачённые в шелка и кожи, носящие перстни и ожерелья, они, те, кто предпочитал кольца с рубинами и короны с изумрудами, богатые длинные одежды и многочисленные неперечисляемые украшения вроде уникальных, особенно редких перьев – павлиньих, например, отделанных золотой вышивкой, – они все сидели на высоких удобных стульях, местах для избранных зрителей, и готовы, давно были готовы созерцать зрелище, коему (они знали, и им поспешили сообщить) не найдётся подобия вовеки веков.
Из секретного углубления, невидимо открывшегося и так же закрывшегося, выбрался просто одетый человек и не спеша вышагал в центр Арены.
– О великие! – возвестил он, подражая глашатым, но не крича, а говоря зычно и ясно. – О великие! – он повторил и продолжил: – Узрите же картину, что явится олицетворением и средоточием желаннейших из зрелищ! Приглашаю вас на сладкую из сладких и интереснейшую из интересных битву, такую, которая только вам и по душе, ту, кою невозможно не любить! Всё это делается для вас, ради вас и лишь так, и никак иначе! Да поднимутся двери, упадут преграды и решётки темниц, скользнув вверх, впустят на арену бойцов для услады взоров наших любимых, почитаемых, единственных на свете владык!