– И никто Эли не убивал, – добавила Эмили, сузив глаза. – Она здесь.
Но Ария пристально смотрела на Спенсер, похоже, начиная о чем-то догадываться. Она снова подумала о тех полароидных снимках. В окне вполне могло отражаться лицо ДиЛаурентис.
– О боже, – прошептала Ария, вспоминая пророчество жуткого медиума, которое услышала несколько недель назад, когда стояла над ямой, где обнаружили тело Эли: «Эли убила Эли».
Снизу донесся грохот. Все вскочили и забились в угол, крепко прижавшись друг к другу.
– Что это было? – прошептала Ханна.
Снова послышались хлопки и скрип, а потом наступила тишина. Ария осмелилась оглядеть остальную часть комнаты. Кто-то, должно быть, открыл шторы, потому что лунный свет струился через окно на пол. И тут она заметила то, чего не видела раньше. Возле двери лежал белый конверт. Такое впечатление, что его недавно просунули в щель под дверью.
– Ребята? – пискнула она, показывая на него дрожащим пальцем.
Все уставились на конверт, слишком напуганные, чтобы двинуться с места. Наконец Спенсер изловчилась и схватила его с пола. У нее тряслись руки, когда она повернула конверт лицевой стороной, чтобы все могли видеть.
Кому: Четырем сучкам.
От кого: «Э».
Эмили опустилась на колени.
– О боже. Это Билли. Он здесь.
– Это не Билли, – огрызнулась Спенсер.
– Тогда Мелисса. – Эмили судорожно строила догадки.
Спенсер вскрыла конверт и достала письмо. Листок бумаги заполняли строчки отпечатанного текста. По мере того как она читала, ее рот все больше кривился.
– Боже мой.
Ханна прищурилась.
– Этого не может быть.
Реальность происходящего холодными липкими щупальцами проникала Арии в душу. Предчувствие ужаса нарастало. Сделав глубокий вдох, она наклонилась и тоже стала читать.
Давным-давно жили-были две красивые девочки, Эли и Кортни, но одна из них оказалась психически больной. И как вы знаете, благодаря мистической воле судьбы Эли на время стала Кортни. Но вам невдомек, что Кортни тоже стала Эли.
Вы поняли меня правильно, милые неудачницы… и все это произошло из-за вас. Помните, как вы пасли меня, прокравшись на задний двор, чтобы украсть флаг для «Капсулы времени»? Помните ту девушку, что выбежала на лужайку и заговорила с вами? Это была не я. Как вы потом блестяще догадались, Кортни в тот уик-энд была дома, переезжая из Рэдли в интернат. И, ох, как же бедняжка Кортни не хотела туда ехать. У нее была своя налаженная маленькая жизнь сумасшедшей в Рэдли… и она не хотела начинать все заново в новой клинике.
Если уж начинать где-то новую жизнь, так только в Роузвуде. И она это сделала. Она должна была уехать в интернат в то утро, когда увидела, как вы рыщете у нас во дворе и, черт возьми, она тотчас ухватилась за этот шанс. Только что мы с ней ругались – я так радовалась, что она сваливает, – а в следующую минуту она уже оказалась во дворе, притворяясь мной и делая вид, будто мы с вами лучшие подруги. Она говорила с вами о флаге так, будто не она украла его первой и испортила мой шедевр с этим дурацким колодцем желаний. Откуда мне было знать, что все мои – мама, папа, даже брат – решат, что во дворе стою я, а Кортни в доме? Откуда мне было знать, что мама схватит меня в холле и скажет, что «пора ехать, Кортни»? Я умоляла ее поверить, что я – Эли, но она ничего и слышать не хотела, а все потому, что Кортни тайком стащила у меня кольцо с монограммой «Э». Мама крикнула дочери, стоявшей во дворе, которая была вовсе не Эли, что мы уезжаем, и эта дрянь обернулась с улыбкой и сказала: «Пока!»