От резкой смены курса у меня отвисает челюсть.
– Человеческие отношения, как и человеческие жизни, накапливают ненужное, – мягко говорит он. – Валентинки, романтические поступки, памятные даты, бессмысленные нежности – все это тоска, инерция робких, общепринятых отношений, которые исчерпывают себя, не успев начаться. А если без всего этого обойтись? В отношениях, не обремененных общепринятым, есть некая чистота, ощущение простоты и свободы. Меня это бодрит – двое людей сходятся, не загадывая наперед. А если я чего-то хочу, то добиваюсь этого. Но я хочу, чтобы вы ясно понимали, что я вам предлагаю.
Он имеет в виду секс без обязательств. Многие мужчины, приглашавшие меня на свидания, хотели того же, а не любви, и отец Изабель был из их числа. Но не многим доставало уверенности в себе, чтобы так буднично об этом сообщить. И хотя одна часть меня разочарована – мне очень нравятся романтические жесты, – другая заинтригована.
– А вы какую постель имели в виду? – спрашиваю я.
Ответ, конечно же, – постель в доме на Фолгейт-стрит. Мой опыт общения с Эдвардом Монкфордом заставил меня предположить, что он может оказаться скаредным и сдержанным любовником – сложит ли минималист перед сексом брюки? Проявит ли человек, презирающий мягкую мебель и подушки с узором, аналогичную брезгливость в отношении телесных выделений и прочих признаков страсти? – но меня ждет приятное удивление, потому что в действительности все совершенно иначе. Слова же о необремененных отношениях не были эвфемизмом для отношений, единственная цель которых – радовать мужчину. В постели Эдвард внимателен, щедр и отнюдь не стремится к краткости. Лишь когда мои чувства затуманивает оргазм, он наконец позволяет себе кончить; его ляжки дергаются, сжимаются, он содрогается внутри меня, раз за разом громко произнося мое имя.
Джейн. Джейн. Джейн.
Как если бы, думаю я потом, он хотел запечатлеть его в своем сознании.
После, когда мы лежим рядом, я вспоминаю, о чем недавно читала.
– Какой-то человек приносит сюда цветы. Он сказал, что они для некоей Эммы, которая тут погибла. Это ведь как-то связано с лестницей, правда?
Его рука, лениво поглаживающая меня по спине, не прекращает движения.
– Верно. Он тебе докучает?
– Да нет. К тому же если он потерял близкого человека…
– Он винит меня, – помолчав, говорит Эдвард. – Он убедил себя, что в этом как-то виноват дом. Но вскрытие показало, что она была выпивши, а когда ее нашли, был включен душ. Она, наверное, сбегала по лестнице, а ноги мокрые были.
Я хмурюсь. Покой дома на Фолгейт-стрит не слишком располагает к бегу.