Ну на самом деле, почему бы тот огонь, который полыхает сейчас внизу, в детской, не отнести за счет юных Андерсенов? Зачем они позволили отдать собачонку, ведь он, Каспар, принес им щенка из чистого сочувствия к бедным городским детям, вырастающим без своего животного. Что же до родителей, так это пусть у них болит голова, что народили на свет двух сорванцов, одного большого, другого маленького, которым ничего не стоит и дом спалить, не говоря уже о том, что когда они вырастут, то в один прекрасный день еще и не то выкинут. Так им и надо. И поделом, еще как поделом, может, тогда этот Андерсен в другой раз не станет придираться к людям, если ему надо будет свое горе расхлебывать.
И вообще после войны народились дети, которых не стоит равнять с довоенными. У них будто что-то сместилось. Мало ли, что сами они и ведать не ведают о войне. Где-то она в них все равно гнездится. Разве этот Андерсенов Марек нормальный ребенок? Все норовит из-за спины вцепиться в тебя, у самого пальцы будто когти скрюченные, и лицо всегда перекошено. То они как клубок нервов — и тут же впадают в равнодушие и безразличие, прямо зло берет.
Каспар был убежден, что война передала через родительскую плоть свое отражение детям, которые родились намного позже. Не потому ли среди них нет таких крепышей, каким в детстве был он сам и его сверстники. Того же Марека с самого рождения таскают по врачам да больницам. То пристала заразная желтуха, потом какая-то аллергия, от которой ребенок весь чирьями пошел.
Насколько Каспар помнил, в его времена со всей их улицы в больнице побывал только один мальчишка, который упал с забора и получил сотрясение головы. Да он и вообще был не жилец, года через два умер от воспаления мозга.
Послевоенные дети были, конечно же, слабыми, и, чтобы превозмочь эту слабость, их без конца пичкали лекарствами. Но от этого было мало толку.
Говорили даже, что у Андерсенова Марека при рождении заменили всю кровь до капельки — резус-фактор.
Но первопричиной всех этих бед оставалась, конечно, война. Разве не она заказала Каспару дорогу к искусству?
Это была довольно стройная логическая система, которую он для себя вывел.
Каспар прислушивался, но сквозь залатанный пол никакие голоса уже не доносились. Он поднялся на ноги и медленно выпрямился. Какое-то время он с нескрываемым сожалением рассматривал свой основательно попорченный телевизор, который был сбоку сильно обожжен и покоробился. Затем вздохнул. Хорошо, если только этой неприятностью обойдется.
В этот момент он был почти доволен собой. Все же Катрин поторопилась, напрасно она сказала, что знает уж наперед все, на что способен Каспар. Он же справился сейчас с чем-то совершенно неожиданным.