Снова наступило молчание. Ипполит посмотрел на Элоизу. Рауль продолжал:
– Сейчас кажется странным, что я так долго не мог поверить, что он способен на убийство. Мне надо бы знать… но уж так вышло. Я еще раз повторяю, что в это не так-то легко поверить. Вряд ли я мог бы уличить его… и сомневаюсь, что это принесло бы пользу. Если уж во время сегодняшней встречи… – Он замолчал и слегка пожал плечами. – Ну что же, я позвал тебя, сделал все, чтобы успокоить свою совесть, и к тому же знал, что могу надеяться на мисс Мартин. Я много раз называл себя дураком. На следующее утро, после того как я позвонил тебе, я не хотел уезжать из Вальми, но мне позвонили из Парижа, и я должен был уехать. Речь шла о деньгах, которые я старался получить на расходы в Бельвине, и человек, на которого я надеялся, должен был проездом остановиться в Париже. Я не мог его упустить – и уехал. Я хотел остаться в Париже до среды, потом вернуться сюда и встретить тебя в аэропорту, когда ты будешь возвращаться в четверг из Афин, и вместе с тобой вернуться в Вальми. Но не успел я уехать, как стал беспокоиться все больше и больше: как будто чем дальше я был от отца, тем лучше понимал его. Как бы то ни было, мне кажется, я в первый раз понял, что мои подозрения, какими бы нелепыми они ни казались, могут быть верными и Филиппу грозит опасность, непосредственная опасность. Днем я позвонил в Вальми и позвал отца… позвал его к телефону. Я придумал какую-то отговорку – не помню точно – и задал несколько вопросов. Он сказал мне, что получил от тебя телеграмму, и, честное слово, складывалось впечатление, что он даже доволен будущей встречей. Казалось, все нормально, и когда я повесил трубку, то опять был совершенно уверен, что все эти подозрения – полная нелепость. – Он глубже затянулся и выдохнул струю дыма, словно вздохнул. – Но… к вечеру я не мог больше вынести. Я позвонил в аэропорт. Мне повезло. У них оставалось одно место на ночной рейс. Я оставил машину в Женеве и из аэропорта направился прямо в Вальми. Я приехал туда рано утром и узнал, что мисс Мартин и Филипп исчезли.
Он стряхнул пепел с сигареты:
– Просто из любопытства хотелось бы узнать, Элоиза, как ты все это объяснила моему дяде, когда встретила его в Женеве?
Элоиза все еще не сказала ни слова. Она повернула голову и прильнула щекой к спинке стула. Казалось, она почти не слышит его. Лицо ее было мертвенно-бледным, скорее серым. И только пальцы царапали обивку, рвали тонкий золотистый шелк.
Ипполит выглядел таким расстроенным, что я представила себе, каких ужасов наговорила обо мне Элоиза.